Если будет необходимо схватиться с врагом, твердой стопой становись среди самих знаменосцев, придавай бодрость нападающим на врага, когда это нужно, поощряй сражающихся, выступая сам вперед, соблюдая, конечно, осторожность; приходи на помощь дрогнувшим, скажи вовремя слово порицания робеющим и будь как для храбрых, так и для трусов беспристрастным свидетелем их поведения в бою. Иди же, храбрый муж, так как опасность наступила, и веди за собой таких же храбрецов!
Совет Констанция Юлиану после его назначения Цезарем в 355 г.

После расширения империи при Траяне последовало сокращение и реорганизация ее границ во время правления Адриана и Антонина Пия. Когда Пий умер в 161 г., его преемник Марк Аврелий унаследовал вместе с империей войну с Парфией. Из-за проблем на Данубийской (Дунайской) границе, император Марк провел значительную часть последнего десятилетия своего правления в военных походах и, возможно, даже планировал незадолго до своей смерти в 180 г. создать новые провинции к востоку от этой реки.

Хотя во II веке произошло несколько крупных конфликтов, этот период в целом был временем великого процветания, когда Римская империя во многих отношениях достигла своего зенита. В XVIII веке Эдуард Гиббон напишет, что время от 96 г. до 180 г. “было самое счастливое и самое цветущее” в истории человечества. Для него упадок Рима начинается с правления сына Марка - жестокого Коммода. Эдуард Гиббон сожалеет, что Марк Аврелий нарушил устоявшуюся традицию, когда император выбирал в качестве своего наследника способного сенатора, а не кровного родственника.

Убийство Коммода вызвало новую Гражданскую войну, превосходящую по масштабу даже “год четырех императоров” после самоубийства Нерона. Победителем из новой смуты вышел Септимий Север. Значительную часть своего правления новый император сражался с соперниками и вел войны против парфян и впоследствии с племенами Северной Британии. Север умер в Эбораке (Йорк), наказав двум своим сыновьям, ставшим его преемниками: “Будьте щедры с солдатами и не обращайте внимания больше ни на кого!” Спустя несколько месяцев старший сын Каракалла убил своего брата и стал править в одиночку.

Каракалле была по душе военная жизнь, ему нравилось одеваться в форму обычного солдата и перемалывать на ручной мельнице порцию зерна, как это делали легионеры. Однако, несмотря на свою любовь к армии, он был заколот кавалеристом собственной охраны, когда по дороге на очередную войну с Парфией отошел по нужде за куст. После Каракаллы императоры сменялись с пугающей частотой, большинство из них было убито или казнено своими соперниками, а несколько погибло в бою с иноземцами. Гражданские войны полыхали одна за другой, и пока римские легионы растрачивали свои силы, сражаясь друг с другом, поражения на границах становились все более и более частыми. Иногда сильному императору удавалось восстановить стабильность на несколько лет, возможно, даже на целое десятилетие, но затем снова наступал хаос.

Подробно описать войны II века крайне трудно. А скудные источники о кампаниях III века делают эту задачу невыполнимой. Они не позволяют нам изучить полководческое искусство любого из командующих хоть с какой-то достоверностью, хотя сохранившихся анекдоты их жизни армии и ее полководцев наводят на мысль, что в их поведении было много общего с действиями военачальников в прежние века.

Несмотря на преемственность в военном деле, отношения между полководцем и государством в этот период претерпели глубокие изменения. Старая традиция полагаться на сенаторов при выборе командующих армии отмерла. Отношения между принцепсом и его легатами из числа сенаторов всегда были ненадежными, ибо аристократы являлись потенциальными соперниками любого властелина Рима.

Марк Аврелий поручал офицерам из сословия всадников верховное командование, но до этого они обычно успевали стать членами сената. Такие люди фактически являлись профессиональными полководцами и проводили много лет, занимая последовательно командные посты в армии и уже не совмещая военную жизнь с гражданскими обязанностями, как этого требовала старая традиция. Были ли они благодаря этому более компетентными, чем большинство офицеров-сенаторов, выяснить невозможно, но они явно считались более верными, поскольку их служебный рост всецело зависел от благосклонности императора. Север усилил эту тенденцию, назначив префектов-всадников, а не сенаторских легатов командирами трех новых легионов - I, II и III Парфянских, которые он сформировал во время своего правления. B III веке всадники заменили сенаторов на высших военных постах, и всего лишь несколько сенаторов побывали хоть на какой-то военной службе.

Хотя императоры, все больше полагались на офицеров-всадников в надежде снизить вероятность мятежей, все получилось ровно наоборот. Совершить переворот стало гораздо легче. Марк Аврелий провел почти половину своего правления с армией так же, как и Септимий Север. Честолюбцы искали покровительства императора; политическая жизнь двора кипела там, где находился принцепс, то есть в штабе его армии. Император оставался у власти до тех пор, пока ему были верны легионы, способные разбить армию любого соперника. Рим как центр империи неуклонно терял свое значение, поскольку властелины проводили все меньше времени в столице. Одновременно падал и авторитет сената, император все реже присутствовал на его заседаниях, а нобили все реже получали престижные военные должности. К концу III века сенат окончательно превратился в политическую декорацию, да и сам Рим стал только символом прежнего могущества.

В прошлом римлянин, стремящийся стать императором, должен был обеспечить себе поддержку - пусть и без всякой охоты - большинства сената. Теперь же ему требовалось только согласие старших офицеров армии, которые почти все происходили из всаднического сословия. Все чаще эти люди провозглашали императоров из своего круга. Если новый ставленник армии оказывался неспособным раздать достаточно наград группе офицеров, сделавшей его принцепсом, это вело к быстрой гибели правителя и замене его другим. Стать императором теперь было гораздо легче, чем в года раннего принципата, а вот остаться у власти стало значительно труднее. Сторонники нового правителя делили награды и повышения, а те, кому выпало служить в других провинциях, не получали почти ничего. Поэтому в свою очередь они старались привести к власти своего претендента, поддерживая его в сражениях и ожидая выгод от его победы.

Одному человеку было чрезвычайно трудно добиться того, чтобы все легионы огромной империи были ему верны. Положение еще ухудшилось после исчезновения из структуры армейского командования постов, эквивалентных прежним наместникам провинций. Во время принципата числа легионов, расположенных в одной провинции, постепенно снижалось. При Августе в некоторых провинциях постоянно находилось четыре легиона, но к концу I века стало редкостью даже три легиона, находившихся под командованием одного человека. Во II веке эта тенденция только усилилась, поэтому, например, провинция Британия, где базировались три легиона, была разделена на две.

Положение императоров становилось все более шатким, поэтому они все неохотнее поручали командование войском числом 20 000 и более любому потенциальному сопернику. К IV веку почти все старые провинции были разбиты на пять или шесть регионов со сравнительно небольшими гарнизонами. К тому же гражданскую и военную власть окончательно разделили между разными официальными лицами, что затрудняло снабжение действующей армии.

Такая система позволяла довольно успешно справляться со стычками на границах, но она совершенно не подходила для борьбы с крупными набегами или вторжениями многочисленных племен. Если происходило серьезное столкновение, императору приходилось лично заниматься проблемой или посылать подчиненного с достаточным количеством войск. При этом всегда существовал риск, что новый командующий попытается захватить власть.

Не доверяя своим старшим офицерам, императоры III и IV веков (во всяком случае, их большинство) лично вели кампании и исполняли обязанности, которые в прошлом поручались наместникам провинций. Поскольку один полководец мог вести только одну войну, императоры стали все чаще делить власть с коллегой. Впервые это произошло, когда Марк Аврелий назначил Луция Вера, своего брата по усыновлению, соправителем или Цезарем. Именно Вер руководил войной с Парфией и, несмотря на то, что некоторые на редкость льстивые историки описывали его как героя, он вряд ли играл очень активную роль в этой кампании.

В конце III века Диоклетиан создал систему, известную как тетрархия. При ней империя была разделена на Восточную и Западную, и каждая половина контролировалась императором, которого отныне именовали Августом с помощью младшего коллеги, получившего титул Цезаря. Статуя, изображающая группу из четырех людей, где каждый держит руку на плече своего коллеги, символизировала идеал совместного правления. В своей чистой форме тетрархия едва пережила самого Диоклетиана, но принцип совместного правления остался нормой за исключением редких периодов, когда один человек, например, Константин Великий, сосредотачивал всю власть в своих руках и правил в одиночку. Если император не мог уделить достаточно внимания их местным проблемам, в регионах считали, что ими пренебрегают. Такое неудовольствие часто приводило к тому, что размещенные там войска провозглашали нового императора, надеясь, что он будет лучше обеспечивать их нужды.

Назначение Юлиана Цезарем и война в Галлии, 355 г.

Когда Константин, который тринадцать лет пробыл еди­ноличным императора, умер в 337 г., императорская власть была разделена между его тремя сыновьями — Константином II, Констанцием и Константом, но братья вскоре начали воевать между собой. К 350 г. уцелел только Констанций, а значительная часть Западной империи была захвачена узурпатором Магненцием. Последний воевал с Констанцием еще около трех лет.

В итоге империя снова была объединена под властью един­ственного Августа, но Констанций быстро понял, что ему тре­буется хотя бы один помощник. После смерти Константина Великого немало членов его семьи погибли во время борьбы за власть. Кроме Констанция остались только два сына едино­кровного брата Константина Великого Юлия Констанция. В 351 г. старший из них, Галл, был назначен Цезарем и ему по­ручили контроль за восточными провинциями. Констанций тем временем разбирался с Магненцием.

Но вскоре после устранения узурпатора, Август казнил Галла, поскольку перестал доверять своему Цезарю. Однако Констанций не мог быть в нескольких местах одновременно, а вол­нения, вызванные гражданской войной, способствовали возникновению проблем на границах. Август доверил армию Сильвану, начальнику пехоты. Этот термин от­носился не только к пешим солдатам и просто обозначал стар­шего командующего. Сильван должен был навести порядок в Галлии, сильно пострадавшей от набегов варваров, которые к тому же пытались занять земли в провинции.

Однако поручать кому бы то ни было независимое коман­дование было рискованно, что подтвердилось, когда Сильван был провозглашен своей армией Августом. Опасность новой гражданской войны была предотвращена, когда один из офи­церов Констанция подкупил недовольных солдат и велел им убить нового узурпатора. Но проблемы в Галлии по-прежнему требовали решения, и Август отправил туда Юлиана, брата Гал­ла, посчитав, что лучше доверить армию родственнику, чем постороннему человеку. Чтобы укрепить эту связь, Юлиан же­нился на Елене, сестре Констанция.

6 ноября 355 г. Юлиан был провозглашен Цезарем на офи­циальной церемонии в армии, расквартированной Галлии. Сол­даты выражали свое одобрение, ударяя щитами по наколенни­кам. Подобная церемония наглядно демонстрировала переход политической власти в военную. Новому Цезарю было двад­цать три года, и он никогда не занимал ранее никаких государ­ственных должностей и не бывал в армии. Как и Галл до своего восхождения к власти, Юлиан провел свои юные годы в изоляции, с жадностью изучая науки в Никомедии, а затем в Афи­нах, где на него сильное влияние оказал мистический неопла­тонизм.

Константин Великий сделал христианство официальной религией империи, члены его семьи тоже стали христианами, однако он не занимался активным подавлением большинства языческих культов. Юлиан испытывал глубокую неприязнь к Констанцию, это чувство только усилилось казнью Галла. Не­довольство приняло религиозную форму, Юлиан, сначала пуб­лично не отрекаясь, втайне стал язычником. Позднее он заявил, что во сне ему явился бог Солнца и поведал о создании нового культа, который Юлиан безуспешно пытался ввести. Христиа­не назвали его Отступником.

В своих собственных записях и в сохранившихся источни­ках Юлиан предстает умным человеком, но ему не хватало по­нимания настроения и чувств других людей, особенно обладав­ших меньшим образованием и кругозором. Как полководец он окажется компетентным, хотя и не слишком примечательным, него включение в данную книгу вызвано не столько его осо­быми талантами, а тем, что о его кампаниях имеется больше материала, чем об операциях всех остальных полководцев IV века.

Констанций сознательно скрывал масштаб проблемы в Галлии от Юлиана до тех пор, пока последний не отпра­вился в этот регион. Самым серьезным было известие о том, что Колония Агриппины (современный Кельн) была опустошена франками. К тому же алеманны занялись гра­бежом провинции. Ни один из этих народов не был изве­стен во времена раннего принципата, поэтому многие ис­следователи предполагают, что мелкие германские племена после столкновений с Юлием Цезарем и Германиком объе­динились во II и III веках, образовав племенные союзы, которые вскоре стали представлять значительно большую угрозу римской границе, чем их предшественники.

Однако более детальное рассмотрение военной и полити­ческой организации германских народов в IV веке наводит на мысль, что изменения вообще отсутствовали или были очень небольшими. Будучи разделенными на племена и роды, в каж­дом из которых имелись собственные вожди, у варваров не было политического единства и понятия общей цели, и власть царей и местных князьков оказывалась такой же преходящей в эти годы, как и прежде. Неясно, поменяли ли известные римлянам племена названия или их вытеснили другие народы, но про­блемы, которые создавали Риму эти воинственные варвары, оставались прежними, как и основные средства, которые при­менялись для их решения.

Как только варвары чувствовали, что римские границы ста­ли более уязвимыми, они тут нападали на провинции. Если успешные набеги оставались безнаказанными, все большее число грабителей являлись из-за рубежей. Иногда отдельные рейды перерастали в полномасштабное вторжение с целью за­хвата территории. За несколько лет до назначения Юлиана Це­зарем граница вдоль Рейна и Верхнего Данубия лишилась мно­гих гарнизонов, поскольку солдаты были отозваны для участия в гражданских войнах.

Римляне наглядно продемонстрировали свою слабость, когда мародеры-варвары смогли проникнуть в глубь провин­ций и вернуться, захватив огромную добычу. Подобные успехи повлекли за собой новые набеги куда большего масштаба. По­скольку ни император, ни его подчиненные не прибыли в этот регион с войсками для проведения серьезных боевых операций, эти грабежи сделались обычным явлением. Римские земли ста­ли легкой добычей, и германские военачальники пользовались этим в своих интересах. Юлиан должен был не просто восста­новить порядок на границе, но и внушить в очередной раз на­родам на другом берегу Рейна страх перед могуществом Рима.

Ресурсы, которым располагал Цезарь для выполнения этой задачи, были не столь уж велики. В эпоху Диоклетиана и Кон­стантина общее число людей, служащих в армии, значительно увеличилось, но в то же самое время размер отдельных поле­вых армий сделался еще меньше. Во времена Юлиана римская армия была разделена на две основные части — пограничные войска (limetani), которые стояли гарнизоном в крепостях и патрулировали римские границы, и мобильные части (comitatenses). Мобильные части иногда рассматривались как легко передислоцируемые резервы, но их создание было преж­де всего вызвано желанием императоров защищаться от узур­паторов, чем от иноземным интервентов.

К тому же размеры отдельных подразделений уменьшились, легион численностью около 5 000 человек канул в прошлое, и нынешние легионы насчитывали приблизительно 1 000-1 200 человек. Подразделения вспомогательной пехоты были пример­но такой же численности или, возможно, еще меньше, а кава­лерийские соединения состояли приблизительно из 500 чело­век. Каждым подразделением командовал офицер, которого в разные времена называли трибуном, префектом или команди­ром (praepositus). Во время кампаний многие части были ещё меньшего размера. В действующих армиях их нередко делали сдвоенными, но и только, — поскольку считалось, что в более крупных соединениях нет необходимости. Армия IV века была приспособлена к боевым действиям небольшого масштаба, и операции Юлиана в Галлии это подтверждают.

Служба рядовыми в армии была обязательной для сыновей солдат, и в целом условия в армии стали хуже, чем при раннем принципате. Значительное число рекрутов набиралось из вар­варов, причем многие являлись из-за пределов империи, по­этому исследователи нередко заявляют, что эта варваризация армии привела к упадку ее боеспособности. Однако у римлян имелась давняя традиция успешно использовать иностранных солдат, и нам трудно найти большое количество примеров, когда солдаты-варвары оказывались менее верными или боеспособ­ными, чем войска, набранные в провинциях. Несомненным можно считать только один факт: тенденция набирать войска на местах, уже заметная в I и II веках, стала еще более очевид­ной, и солдаты зачастую демонстрировали особую верность региону, в котором стояли их подразделения.

Первая кампания, 356 г.

Год уже близился к концу, когда Юлиан достиг Галлии, и было поздно начинать активные боевые действия. Цезарь про­вел зиму в Виенне (Вена), собирая сведения и занимаясь адми­нистративными делами. В июне он получил сообщение о том, что на Августодун (Отен) напала группа алеманнов. Варварским армиям недоставало мастерства в осадном деле, и они слыли неспособными брать укрепленные города, но в данном случае стены были запущены, и атаку удалось отбить лишь благодаря энергичным действиям отставных ветеранов. Тогда алеманны окружили город, хотя и не полностью, а большинство воинов рассредоточилось, чтобы мародерствовать в округе. Юлиан немедленно поспешил на выручку и прибыл на место 24 июня, не встретив серьезного противодействия.

Чтобы решить, как атаковать и наказать варваров за набег, Юлиан созвал своих старших офицеров на консилиум. На со­вещании Цезарь расспросил у тех, кто знал местность, об ос­новных дорогах, ведущих к городу Ремы (современный Реймс), где он ранее приказал своей действующей армии сосредоточить­ся и собрать запас провианта на месяц. Рассмотрев несколько вариантов, Юлиан решил идти по прямому маршруту через лесистую местность, невзирая на риск угодить в засаду. Это решение было вызвано главным образом тем, что ранее узур­патор Сильван успешно пользовался этой дорогой.

С собой Юлиан взял лишь катафрактов — первое подобное подразделение тяжелой кавалерии в римской армии было на­брано еще Адрианом, но они позднее стали относительно рас­пространенными, особенно в армиях восточных провинций, — и отряд баллистариев (ballistarii), которые являлись, вероятно, «артиллеристами», или, возможно, это были солдаты, воору­женные примитивными арбалетами. Такой отряд не слишком подходил для участия в стычках, но поначалу римляне не встре­тили мародеров, и им удалось пройти через самый опасный участок пути, не вступая в бой.

Во время передвижения отряда на римлян несколько раз нападали небольшие группы алеманнов, но солдатам Юлиана удалось отбить их атаки, хотя варварам не смогли нанести боль­ших потерь, поскольку катафракты на своих покрытых броней конях были не способны преследовать врага. Небольшой отряд римлян воочию убедился, какой страх испытывает местное население перед набегами варваров, когда добрался до Трикасин (Труа) и обнаружил, что ворота перед ним закрыты. Только после долгого и весьма малодостойного спора Цезаря и его солдат пустили внутрь. Юлиан позволил себе и своим людям только непродолжительный отдых, после чего продолжил путь и присоединился к главной армии.

Для обсуждения ситуации был проведен еще один конси­лиум. На нем присутствовали Марцелл, начальник конницы (magisterequitum) — еще одно звание старшего офицера в армии IV века — и его предшественник Урзицин, человек, организо­вавший убийство Сильвана. Урзицину было приказано оста­ваться до конца года в армии и давать советы молодому Цеза­рю. На совете было решено незамедлительно напасть на ближайшие отряды алеманнов. Атака началась на следующий день, но под покровом густого тумана германцы обошли рим­скую походную колонну и на арьергард, состоявший из двух легионов. Несколько вспомогательных подразделений услыша­ли боевые крики, успели вмешаться и предотвратили разгром легионов, но это неожиданное, пусть и частичное поражение, стало серьезным ударом для Юлиана. Историк Аммиан Мар-целлин, вто время служивший офицером в штабе Урзицина и, вероятно, находившийся вместе с колонной, говорит, что это сделало Юлиана «предусмотрительным и медлительным» (providus et cunctator), что Аммиан считал высочайшей доброде­телью любого великого полководца.

Римляне направились к городам, которые варвары захва­тили и разграбили, но вскоре покинули, рассеявшись по окре­стностям, чтобы жечь и грабить. Возле Бротомага (Брумат) от­ряд германцев смело встретил римлян, и здесь Юлиан провел свой первый значительный бой, хотя сражение немногим от­личалось от обычной стычки. Цезарь развернул свое войско, выдвинув оба крыла вперед, чтобы фронт напоминал полуме­сяц, и окружил германцев. Большинство из варваров, по-ви­димому, убежало, прежде чем кольцо сомкнулось, но часть все же была убита или захвачена в плен. Тем не менее этой малень­кой победы было достаточно, чтобы внушить благоговейный страх другим шайкам мародеров и восстановить подобие по­рядка в этом районе.

Затем Юлиан двинулся на север и снова занял Колонию Агриппины. Одного присутствия римской армии хватило, что­бы цари франков, чьи владения граничили с провинцией, пре­кратили грабительские набеги и приняли условия мира, пред­ложенные Юлианом. Близился конец боевого сезона, и большая часть римской действующей армии рассредоточилась по зим­ним квартирам. Продовольствия, по-видимому, стало не хва­тать, и Аммиан упоминает, что Цезарь особенно тщательно заботился о том, чтобы обеспечить снабжение армии провиан­том на следующий боевой сезон. Годы набегов и беспорядков разрушили сельское хозяйство в этой области и лишили войс­ка источников продовольствия и фуража. Еще одной серьез­ной проблемой стала необходимость восстановить систему гар­низонов на границе для защиты от будущих нашествий. Юлиан решил провести зиму в Сенонах (Сане). В это время к франкам перебежали дезертиры из римских отрядов. Неясно, были ли эти солдаты германцами и поэтому симпатизировали врагу, или же на побег их подтолкнуло что-то другое. Аммиан обычно объясняет дезертирство солдат страхом наказания.

Какими бы не были мотивы бежавших, они сообщили вар­варам, что с Цезарем находится относительно немного войск. Отряд алеманнов тут же напал на Сеноны, но на их пути вста­ли стены, которые римляне успели отремонтировать. У Юлиа­на было слишком мало людей, чтобы осуществлять вылазки и сражаться в открытом поле, но он держал оборону, и после месяца блокады германцы отступили, сетуя, что оказались на­столько глупы, что им могла прийти мысль об осаде города. Если неожиданное нападение или вероломство не давали вар­варским армиям возможности ворваться в город, то у варваров обычно заканчивалась провизия, и они уходили, так и не до­бившись сдачи осажденных. В III и IV веках многие общины, которые прежде не нуждались в укреплениях во времена ран­него принципата, возвели вокруг своих городов стены. В то же самое время армия тратила гораздо больше усилий на сооруже­ние валов и укреплений, укрепляя свои базы. Защита стала более приоритетной, чем в предыдущие века.

Вторая кампания и битва при Аргенторате (Страсбурге), 357 г.

Марцелл в течение осады Сенон, очевидно, не смог прийти на выручку своему командиру. Ближе к концу зимы его заме­нил многоопытный Север. Урзицин также был отозван, и вскоре его послали на восточную границу, где назревала война с Пер­сией. Однако Галлия все равно оставалась приоритетной про­винцией, и Констанций отправил сюда из Италии войско в 25 000 человек под командованием начальника пехоты Барбациона. Римляне планировали предпринять крупное наступле­ние против алеманнов. Юлиан должен быть напасть с севера, а Барбацион с юга. Косвенное давление на алеманнов должны были также оказать собственные операции Августа в Реции, в верховьях Данубия.

Организация такой большой операции требовала времени, и в начале весны ударная группа одного из алеманнских пле­мен ускользнула от римских войск и напала на Лугдун (Лион). Взять город варварам в очередной раз помешали укрепления, но мародеры свободно грабили окружающие земли. Получив известие об этом нападении, Юлиан быстро сформировал три кавалерийские отряда и отправил их перекрыть три главных маршрута, по которым вероятнее всего будут уходить грабите­ли. Шайки налетчиков были всегда уязвимее, когда возвраща­лись в свои земли, нагруженные добычей. К тому же их подво­дила излишняя самоуверенность после первого успеха.

В римской истории есть немало примеров, когда мародеров, беспечно везущих добычу домой, удавалось застигнуть врасп­лох и убить. Нередко большинство воинов были пьяны. Аммиан рассказывает случай, как на отряд мародеров напали из за­сады, когда варвары купались в реке и красили волосы в рыжий цвет.

Поначалу операция римлян шла успешно, и они с легко­стью сметали вражеские отряды, которые шли по дорогам. Толь­ко германцам, бросившим свою добычу и устремившимся в леса, удалось спастись от кавалерии. Однако Барбацион, лагерь которого был гораздо ближе, чем лагерь Юлиана, ничего не сделал для поддержки трех кавалерийских отрядов, а один из его офицеров недвусмысленно приказал этим войскам не ох­ранять главную дорогу и открыть ее для уходивших из провин­ции варваров. Два кавалерийских трибуна были уволены из армии, так как вина за эту неудачу была несправедливо возло­жена на них. Один из них впоследствии снова появится на дру­гом командном посту, а второй станет императором, поэтому этот отрывок, возможно, ошибочен. Как бы то ни было, такое начало нельзя назвать многообещающим для серьезной кампа­нии, которая требовала тесного сотрудничества между Юлиа­ном и Барбационом.

Когда настал черед главной наступательной операции, и колонны двинулись против алеманнских отрядов, обосновав­шихся на западном берегу Рейна, римляне обнаружили, что враг в большинстве случаев отступил, многие варвары переправи­лись на острова Рейна. Римские войска продвигались медлен­но, потому что варвары построили множество баррикад из упав­ших деревьев, перекрыв главные дороги и тропы. Каждый завал приходилось разбирать, чтобы мог проехать обоз. Юлиан ре­шил, что необходимо напасть на германцев, укрывшихся на островах, и попросил Барбациона одолжить ему семь речных барок, которые тот собрал, чтобы использовать их при соору­жении моста. Начальник пехоты не только отказался выпол­нить приказ Цезаря, но и приказал сжечь эти барки. Сразу же или чуть позже он также уничтожил значительную часть зерна, собранного Юлианом для снабжения армии.

Аммиан, который описывает эти случаи, очевидно, столь же сильно не любил Барбациона, насколько восхищался Юлианом, однако нет никаких оснований отметать свидетельства о подобных инцидентах. Между римскими командующими все­гда было сильнейшее соперничество, но в поздней античности этой конкуренции практически ничто не мешало. В любой дру­гой период римской истории, даже включая гражданские вой­ны 1 века до н. э., у полководцев не было такой «свободы дей­ствий». Для того чтобы честолюбцы могли делать карьеру, недоставало формальной структуры и ограничений старой иерархической лестницы. Верховной власти можно было до­стичь либо внезапным скачком, либо поэтапно. Любой полко­водец, способный завоевать поддержку достаточного количе­ства войск, мог объявить себя императором. Поэтому каждого более или менее энергичного командующего тут же начинали подозревать в том, что он вынашивает честолюбивые замыслы.

Сильван стал узурпатором, скорее всего, поневоле. Он стал бороться за власть, поскольку окружающие считали, что он готовит заговор против Августа. Его все равно ожидала казнь, даже если бы он продолжал подчиняться приказам. Семейные связи не могли уменьшить подозрений, и фактически с момен­та своего назначения Юлиан сделался мишенью клеветничес­кой кампании, целью который было посеять сомнения отно­сительно его верности Констанцию. Многие люди приобрели власть и влияние при дворе, плетя интриги против своих на­чальников, но, в свою очередь, пали жертвой махинаций дру­гих честолюбцев.

Барбацион нарушил планы военной кампании Юлиана, но, к счастью, Цезарю удалось захватить несколько германских разведчиков, которые во время допроса сообщили, что реку можно перейти летом вброд. Трибуну Байнобавду, командовав­шему отрядом вспомогательных войск, которых называли корнутами, «рогатыми» — возможно, из-за защитного гребня на шлеме, было приказано предпринять внезапную атаку.

У Аммиана эти солдаты названы «легковооруженными». Это, вероятно, означает, что для этой операции с переправой через реку корнуты сняли броню и шлемы, которые обычно носили в бою. Солдаты перешли реку там, где было мелко, и переплыли через более глубокие места, используя щиты как плавательные доски. Корнуты достигли острова прежде, чем алеманны их заметили. Отряды вспомогательных войск неожиданно обрушились на германцев и перебили всех, включая женщин, детей и стариков.

Римляне решили уничтожить всех варваров, чтобы внушить ужас другим племенам. К тому же возня с пленными и их до­ставка в римский лагерь затруднили бы перемещение отряда и не позволили выполнить поставленную задачу. Захватив не­сколько лодок, вспомогательные войска направились к ближай­шим островам и вырезали там всех, кого смогли найти. Затем корнуты вернулись к западному берегу Рейна, не понеся по­терь, хотя большая часть добычи, которую они захватили, про­пала, когда одна из лодок была залита водой.

Уяснив, насколько острова уязвимы, алеманны устремились на восточный берег, чтобы оказаться вне досягаемости римских войск. Юлиан занялся восстановлением и перестройкой фор­тов вдоль реки. Было время сбора урожая, и римляне собрали то, что германцы вырастили на своих полях. Армия Юлиана нашла на своем пути достаточно провианта, чтобы заполнить амбары фортов, а также обеспечить себя запасом на двадцать дней.

Алеманны потерпели поражение, но отдельных ударов, ка­кими бы ужасающими они ни были, оказалось явно недоста­точно, чтобы внушить племенам страх и убедить их, что после долгих лет слабости Рим снова стал непобедимым. Вскоре боль­шой отряд варваров вторгся в Галлию и неожиданно напал на армию Барбациона, обратив ее в бегство и захватив немалую часть ее обоза, лагерной прислуги и вьючных животных. Аммиан, возможно, преувеличил масштаб этого поражения, но Барбацион, как бы то ни было, не сыграл значительной роли в боевых действиях во время оставшейся части этого года. Он направился ко двору Констанция, чтобы плести интриги про­тив Юлиана. Несколько лет спустя его интриги привели к тому, что его самого казнили, когда Август счел, что тот вынашивает императорские амбиции.

Тем временем перед Цезарем стояли более насущные про­блемы. Семь царей алеманнов объединились под общим руко­водством двух наиболее энергичных правителей — Хонодомария и его племянника Серапиона. Им удалось собрать одну из самых больших армий союзных племен IV века. Аммиан пи­шет, что общее число воинов составляло 35 000 человек, а из знати кроме семи царей в походе принимали участие еще де­сять царевичей и множество других вождей. Как всегда, трудно определить, насколько точны подобные цифры, и знали ли римляне или хотя бы сами алеманны, какой численности было это войско.

Основная часть этой варварской армии состояла из воинов, способных приобрести снаряжение для битвы. Они сражались в отрядах вместе со своими родственниками и членами своего племени. Ядро войска состояло из комитов (comites) — полупро­фессиональных бойцов, следовавших за своими вождями. Счи­тается, что у Хонодомария было 200 таких хорошо снаряжен­ных воинов, кровно заинтересованных в своем вожде, но маловероятно, что у других менее могущественных вождей име­лось столько же комитов. На то, чтобы собрать армию союз­ных племен, обычно требовалось немало времени, поскольку воины появлялись тогда, когда им заблагорассудится. И это войско семи царей не стало исключением.

Только часть варварской армии успела переправиться на западный берег Рейна, в то время как Юлиан находился от них на расстоянии приблизительно 21 мили. Германские вожди получили от дезертира точные сведения: в распоряжение Юли­ана немногим более 13 000 человек (вероятно, 3 000 конников и 10 000 пехотинцев). Так что численное превосходство, незави­симо от точности указанных выше цифр, наверняка было зна­чительным. Это прибавило уверенности Хонодомарию и его союзникам. К тому же легкая победа над войсками Барбациона и то, что последний находился слишком далеко и не мог помочь Цезарю, еще больше ободрило варваров.

Подойдя к окрестностям Аргентората (Страсбург), алеманны отправили послов Цезарю, предлагая тому покинуть земли, которые они уже захватили силой меча. Они намекнули, что отказ будет означать сражение с превосходящими силами их воинов. Алеманны вели себя с римлянами так, словно прежние властелины мира были всего лишь соседним германским пле­менем, землю которого они захватили. Такие действия были типичными для многих варваров, с которыми сталкивались римляне на протяжении веков. Юлиан медлил с ответом до тех пор, пока его войска не закончили ремонт старого форта на границе и не подготовились к бою. Он также хотел подождать, чтобы значительная часть алеманнов собралась на западном берегу реки, поскольку поражение небольшого авангарда не могло оказать серьезного влияния на положение дел в регионе, Однако он желал избежать столкновения со всем войском гер­манцев. Подобная тактика римского полководца не позволяет определить хотя бы приблизительно, сколько же германцев приняло участие в последующей битве.

Юлиан вывел свою армию из лагеря на рассвете, и хорошо построенная колонна двинулась на врага. Пехота расположи­лась в центре, а по бокам от нее шла кавалерия, включающая не только катафрактов, но и конных лучников вместе с тради­ционно вооруженными всадниками. Всю армию прикрывали небольшие группы разведчиков, набранных, скорее всего, из кавалерии.

К полудню римляне уже приблизились к противнику, и Юлиан решил остановиться, построить еще один лагерь и по­зволить солдатам отдохнуть перед битвой, которую собирался провести на следующий день. Когда он объяснил свой план солдатам, то в ответ послышался негодующий гул, солдаты ста­ли ударять древками копий по щитам — жест, который, по сло­вам Аммиана, всегда означал протест, в отличие от случаев, когда щитами ударяли по наколенникам. Солдаты, кричали, просили Цезаря немедленно вести их на врага, утверждали, что с таким удачливым полководцем римляне просто обязаны по­бедить. Офицеры также горели желанием вступить в бой, заяв­ляя, что лучше разбить всех алеманнов сразу, чем преследовать отдельные шайки, если большая армия рассеется. Наконец из рядов вышел знаменосец и воскликнул, что «счастливейший из Цезарей» должен вести их к победе. После этого армия двину­лась дальше.

Римские военачальники часто прибегали к театральным жестам, общаясь с солдатами. Однако данный инцидент наво­дит на мысль об отношениях совершенного другого типа меж­ду полководцем и войсками, нежели в ранее описанных эпизо­дах. Возможно, Юлиан с самого начала планировал провести сражение в этот день и просто разыграл перед исполненными военного рвения солдатами нежелание наступать, чтобы нетер­пение заставило их забыть об усталости после долгого марша под жарким летним солнцем. Однако Аммиан об этом ничего не пишет. Надо отметить, что подобная уловка со стороны пол­ководца могла вызвать только одобрение у офицеров, ее не было нужды скрывать. А вот проведение битвы вопреки своему мне­нию—это худшее, что мог сделать военачальник. Юлий Це­зарь, безусловно, не стал бы описывать, как подчиненные от­говорили его следовать намеченному плану действий. Поначалу кажется, что знаменосец, обратившийся к Юлиану, напомина­ет центурионов и солдат, которые фигурируют в «Записках» Юлия Цезаря. Однако следует отметить, что последние нико­гда не пытались убедить командира принять какое-то решение, а только уверяли командира в своем мужестве и своей предан­ности. Трудно не прийти к выводу, что солдаты IV века, пре­красно сознавая свою способность отделаться от любого пол­ководца и заменить его своим ставленником, считали, что им можно свободно выражать свое мнение по любому вопросу.

Как бы то ни было, римляне двинулись дальше и добра­лись до невысокого горного хребта неподалеку от берега Рей­на. Они заметили трех германских разведчиков-кавалеристов, которые тут же помчались предупредить варваров о приближе­нии Юлиана, но одного пешего воина удалось взять в плен. Пленный сообщил римлянам, что в последние три дня алеманны переправлялись через реку. Вскоре стало видно, как отряды германцев выстраиваются в боевой порядок. Каждая группа была построена клином (cuneus). Это слово, вероятно, означа­ло построение в треугольник, вызванное, скорее всего, тем, что несколько рвущихся в бой отважный воинов становилась впе­реди остальных. Но, что тоже возможно, так называли узкую, но при этом глубокого построения колонну. В другом месте Аммиан сообщает нам, что римские солдаты прозвали клин «свиной головой» (coputporci). Справа от клиньев варваров был участок пересеченной, болотистой местности, на котором на­ходился заброшенный акведук или канал. Возможно, из-за это­го не подходившего для битвы участка слева от них, римляне сосредоточили всю свою кавалерию на правом фланге, за исключением 200 человек, составлявших личный эскорт Юлиа­на. В ответ алеманны поставили всех своих всадников напро­тив римских кавалеристов.

Неясно, сколько всадников было у германцев — скорее все­го, относительно немного, и снаряжены они в основном были легче, чем их римские противники, особенно катафракты. Алеманны использовали тактику поддержки конницы отрядами молодых проворных воинов-пехотинцев. С подобной тактикой сталкивался Юлий Цезарь и ее описывал Тацит. Хонодомарий (представленный Аммианом, как героическая, едва ли не го­меровская фигура) командовал левым крылом германской ар­мии, а Серапион — правым.

Когда римляне двинулись вперед и подошли к вражеским рвам, служившим прикрытием германцам, Север, командовав­ший левым крылом, стал опасаться засады. Он полагал, что притаившиеся в этих рвах варвары могут внезапно выскочить и напасть на его фланг. Поэтому Север остановился, не насту­пал, но и не стал отходить назад. Остальная же римская армия перестроилась, а затем продолжила движение. Пехота, по-ви­димому, развернулась, по меньшей мере, в два ряда. Аммиан сообщает нам, что Юлиан ездил по подразделениям, обраща­ясь к каждому по очереди, поскольку все войска, построенные в боевом порядке, не могли слышать своего командира (исто­рик также отмечает, что официальная речь, обращенная ко всей армии, была в любом случае делом Августа). Одних солдат Це­зарь побуждал сражаться отважно, других просил сдержать свой пыл и не бросаться вперед без приказов. В основном он повто­рял одни и те же слова каждому подразделению, мимо которо­го проезжал.

Аммиан пишет, что в течение этого продолжительного за­тишья пехота германцев испустила громкий крик. Варвары тре­бовали, чтобы цари и царевичи спешились и сражались с ос­новными силами своих соплеменников. Это вызывает ассоциации с римскими диктаторами — им запрещалось ездить верхом, поэтому они всегда становились с фалангой. Хонодомарий спешился первым и встал среди своих воинов. Этот эпи­зод напомнил столкновение Юлия Цезаря с гельветами в 58 г. до н. э. или Агриколы при горе Гравпий в 84 г. Другие герман­ские вожди тут же последовали примеру Хонодомария.

Когда протрубили сигналы с обоих сторон, армии начали сближаться и метать друг в друга дротики и стрелы. Затем гер­манцы, испустив боевой крик, устремились вперед. Они сна­чала сошлись с римской кавалерией, и бой шел с переменным успехом. Затем, пока римские катафракты отдыхали и перестраивались, их командир получил ранение. Почти в то же самое время один из коней рухнул от усталости, веса седока и своей брони. Эти незначительные инциденты породили внезапную панику, и целое подразделение обратилось в бегство. В заме­шательстве большая часть остальной римской кавалерии при­соединилась к отступавшим катафрактам, и они помчалась к римской пехоте.

Наступил опасный момент, поскольку если бы паника пе­рекинулась на пехоту, весь фланг мог бы рассеяться. К счас­тью, пехота оказалась на высоте и сохранила свое боевое пост­роение, когда на нее обрушилась масса всадников. Юлиан заметил опасность и прискакал со своей охраной, чтобы собрать бегущие войска. Местонахождение полководца определялось пурпурным «драконом» {draco) — бронзовой головой животного с разверстой пастью, за которым развевалось нечто, напоми­навшее ветроуказатель. Эта разновидность знамени была поза­имствована у народов, живущих на берегах Данубия во II веке. На колонне Траяна изображено, как «дракон» развевается над головами даков и других варваров.

Один из кавалерийских трибунов увидел своего полковод­ца и, устыдившись, остановился и принялся собирать вокруг себя бойцов. Аммиан сравнил действия Юлиана с известным случаем, когда Сулла остановил бегущих, велев им идти и объя­вить, что они оставили своего полководца в одиночку сражать­ся в Азии. Однако было очень непросто снова обрести конт­роль над отступавшими войсками. Даже Юлию Цезарю пришлось очень нелегко в битве при Диррахии. Часть кавале­ристов снова построилась вокруг Юлиана, а остальные собра­лись под защитой тяжелой пехоты, но многие, весьма вероят­но, покинули поле боя. Нет никаких упоминаний о том, что кавалерия сыграла какую-то роль в дальнейшем бою. Возмож­но, это говорит о том, что оставшиеся всадники утратили бое­способность. Однако также нет никаких указаний на то, что конница алеманнов угрожала флангам римской пехоты, поэто­му не исключено, что достаточное количество кавалеристов собралось с духом и выполнило свою задачу.

По всему боевому фронту кипел яростный бой, в воздухе свистели дротики и стрелы, воины сближались и схватывались врукопашную. У римлян был отряд вспомогательных войск, состоявший из корнутов и их родственного подразделения бракхиатов. Аммиан описывает как эти солдаты испустили тради­ционный германский боевой клич, «барра» (barritus), который поначалу был низким и постепенно достиг крещендо. Кричали ли они, потому что сами были германцами, или просто знали, благодаря долгим годам, проведенных в боях, что германские воины считали подобный вопль устрашающим, выяснить не­возможно. Вскоре еще два вспомогательных подразделения, батавы и ударный отряд, который назвали «цари», были введе­ны в бой, вероятно, по приказу Юлиана или одного из его стар­ших офицеров. На некоторое время положение стабилизиро­валось, пока самые решительные германцы под руководством нескольких своих царей не ринулись в отчаянное наступление, увлекая за собой остальных. Часть римских войск отступила, варвары прорвались через первый ряд и собрались напасть на резервы.

Основной удар этой атаки пришелся на стоявший в центре второго ряда легион. Эти солдаты выстояли и постепенно ста­ли теснить алеманнов. Некоторое время германцы продолжали сражаться с яростью, но их потери росли, и вскоре боевой пыл варваров внезапно иссяк. Основная масса германцев дрогнула и обратилась в бегство, а римляне кинулись их преследовать. Когда алеманны стали кидаться в реку, ища спасения, Юлиан подумал, что его войска понесут потери, если ринутся вслед за бегущими. Цезарь вместе со своими офицерами галопом при­скакал на берег реки, чтобы остановить своих солдат. Римляне стали метать дротики и выпускать стрелы в германцев, пытав­шихся переплыть Рейн. Во время первоначальной неразберихи Хонодомарию удалось ускользнуть, но вскоре его нашли в роще, в которой он спрятался, и взяли в плен.

Юлиан одержал крупную победу в своем первом серьезном бою. Римляне отошли к своему лагерю, сооруженному в спеш­ке, с импровизированными укреплениями из выстроенных в ряд щитов. Выяснилось, что они потеряли убитыми 243 солдат и четырех трибунов. О количестве раненых Аммиан ничего не сообщает. Зато утверждает, что на поле боя было насчитано 6 000 вражеских трупов, и еще многие погибли во время пре­следования или утонули в Рейне. Когда римская армия празд­новала свою победу, солдаты стали провозглашать Юлиана Августом. Цезарь незамедлительно отчитал своих солдат и пуб­лично поклялся, что у него нет подобных амбиций, ибо он вполне удовлетворен своим нынешним положением. При дво­ре было немало людей, готовых разжечь в Констанции подо­зрения и оклеветать молодого полководца, но пока что Август только с радостью приписал себе поражение алеманнов и объя­вил об этом в своем эдикте. Аммиан утверждает, что Констанций даже заявил, что лично присутствовал на поле брани и командовал армией, и что в конце боя плененный Хонодомарий был приведен к нему, а не к Юлиану.

Цезарь намеревался закрепить свою победу в Галлии. Для этого он решил перейти Рейн и заняться опустошением земель алеманнов. Поначалу некоторые солдаты не желали идти даль­ше, полагая, что кампания уже закончилась. Юлиан произнес речь и сумел переубедить подчиненных. Построив мост через Рейн, он повел колонну в карательную экспедицию. Алеманны колебались, не зная, что делать. Сначала они склонялись к тому, чтобы заключить мир, а затем решили сражаться за свою роди­ну, и на возвышенности напротив позиций римлян начала со­бираться армия союзных племен. Ночью Юлиан посадил 800 человек на небольшие лодки и отправил их на 2,5 мили вверх по реке, где они высадились и принялись грабить и жечь близлежащие деревни. Это неожиданный удар заставил варва­ров покинуть свои удобные позиции. Германцы снова пали духом, и римляне не встретили никакого сопротивления во время своего продвижения. Они забирали у местных жителей скот, зерно и предавали постройки огню.

Пройдя десять миль, они подошли к лесу, где, по сообще­нию дезертира, большой отряд германцев собирался напасть на римлян из засады. Юлиан продолжал движение, пока не уви­дел, что главные пути перегорожены баррикадами из свален­ных деревьев — верный признак того, что германцы собирают­ся совершить нападение, если римляне двинутся дальше. Стояла ранняя осень и начало холодать, поэтому Юлиан решил отсту­пить, а не рисковать, вступая в бой в неподходящих условиях ради возможной, возможно, очень небольшой, добычи. Он дви­нулся к ближайшему заброшенному форту, построенному еще Траяном. Солдаты принялись восстанавливать укрепления. В этой крепости решили оставить гарнизон и ему выделили провиант. Увидев, что римляне планируют обосноваться на их земле, алеманны тут же стали искать мира, который Юлиан по­началу предоставил на десять месяцев трем царям, которые яви­лись к нему.

Казалось, что боевые действия в этом году закончились наконец, но когда римская армия направилась обратно на зим­ние квартиры, колонна под командованием Севера неожидан­но столкнулась с воинами-франками, которые явились грабить римскую провинцию. Позднее выяснилось, что этих мароде­ров было всего 600 человек, и они решили, что поскольку Юлиан занят алеманнами, то он не сможет эффективно защи­тить другие участки границы. Поэтому, вместо того чтобы вер­нуться домой после летних набегов, они решили основать свою базу в двух покинутых римских фортах и продолжить свои гра­бежи зимой.

Пятьдесят четыре дня в декабре и январе Цезарь Юлиан, второй человек в империи после императора Констанция, осаж­дал этих франков, пока они наконец не сдались. Чтобы поме­шать германцам перейти через уже начавшую замерзать реку, Юлиан велел солдатам в маленьких лодках регулярно ломать лед. Однако соплеменники мародеров узнали об этой осаде. Франки собрали отряд и решили прийти осажденным на по­мощь, но повернули обратно, узнав, что мародеры сдались. Это операция была проведена достаточно компетентно и заверши­лась успешно. Однако участие Цезаря в такой мелкомасштаб­ной операции служит еще одним примером того, на каком низком уровне действовали римские правители поздней антич­ности. За время своего пребывания в Галлии почти все, что сделал Юлиан, являлось заурядной задачей проконсула или пропретора во времена республики или наместника во время принципата.

Другие операции, 358-359 гг.

Юлиан провел оставшуюся часть зимы в Лютеции (Париж), занимаясь административными и финансовыми вопросами. Поражение алеманнов являлось лишь частичным успехом, и римляне знали, что большинство германских племен и родов были намерены отомстить за Аргенторат. Юлиан приказал со­брать провиант для снабжения армии, но он также знал, что зерно нового урожая не поступит раньше июля. Германцам было также известно об этом, поэтому варвары не ожидали от рим­лян значительных активных действий до этого момента. Наде­ясь, что противник пришел к такому предположению, Юлиан решил незамедлительно начать действовать. В качестве прови­анта для армии он использовал галеты (bucellatum), испечен­ные из запасов зерна с армейских баз. Это было рискованным предприятием — в случае, если бы не удалось пополнить амба­ры фортов, крепости, обычно почти неуязвимые для осады вар­варов, было бы легко взять измором. Когда армия выступила, каждому солдату выдали рацион хлеба в виде галет на двадцать дней.

Первой мишенью Юлиана стали салии, франкский народ, поселившийся в пределах римской провинции в Токсиандрии, приблизительно там, где находится современная Фландрия. Прежде чем кампания набрала силу, к Юлиану прибыла деле­гация салиев. Послы франков, видимо, ничего не знали о на­мерениях Цезаря и просили римского командующего, чтобы им позволили оставить себе землю, которую они захватили, обе­щая, что они не будут совершать набеги на соседние общины в провинции. Юлиан сознательно дал им неясный ответ, а после отбытия послов предпринял быструю атаку. Салии оказались захвачены врасплох и вскоре сдались, согласившись на мир­ные условия Юлиана. Добившись первого успеха, римляне выступили против другого германского народа, хамавов, кото­рые также самовольно поселились в римской провинции. На этот раз имели место боевые действия, но сопротивление было быстро сломлено, и германцам приказали вернуться на свою родину на другом берегу Рейна.

После этих легких побед Юлиан решил, что для закрепле­ния успеха необходимо отремонтировать и снова занять три крепости вдоль реки Моза (Масс). Гарнизоны можно было на­брать из подразделений, находившихся под его командовани­ем, но обеспечить достаточным количеством провианта скла­ды крепостей было труднее. У армии еще имелся запас галет на семнадцать дней, и Юлиан приказал передать значительную его часть гарнизонам. Решение Цезаря вызвало волнения, солдаты снова стали громко выражать недовольство решением полко­водца, в насмешку называли его «азиатиком» или «маленьким греком», намекая на его воспитание.

До времени сбора урожая оставалось еще несколько недель, и солдаты просто-напросто боялись голода во время проведе­ния кампании, поэтому не хотели расставаться со своими за­пасами. Аммиан, по-видимому, симпатизировал солдатам и в своем сочинении подчеркивал, что они не просили дополни­тельной платы или вознаграждений, хотя не получили даже регулярного жалованья, не говоря уже о премиях, с того мо­мента как Юлиан принял командование. Констанций не хотел давать Цезарю достаточно средств, чтобы тот не завоевал себе слишком большой популярности армии в Галлии.

Аммиан не сообщает нам конкретно, что произошло после этого протеста за исключением того, что конфликт разрешил­ся мирно. Скорее всего, командующий уступил. У Юлиана были и другие проблемы. Север, его бывший довольно надежный подчиненный, заболел и вскоре умер. В своей последней кам­пании в течение 358 г. Север стал почти до трусости осторож­ным, поэтому колонна под его командованием добилась очень скромных успехов. Зато дипломатией удалось склонить на сто­рону Рима одного из самых могущественных царей алеманнов. Еще один был вынужден подчиниться после карательной экс­педиции на его территории.

Римлянам служил проводником германец, захваченный двумя трибунами, посланными Юлианом для того, чтобы они доставили ему пленника. Поначалу походной колонне мешали привычные баррикады, перекрывавшие дороги, но в конце концов римляне смогли проникнуть в регион, который алеманны считали безопасным. В итоге Цезарь заставил противника капитулировать. Лето близилось к концу, и римская армия вер­нулась на свои зимние квартиры. Юлиан снова занялся адми­нистративными делами.

Кампания следующего года началась с неожиданного на­падения на тех алеманнов, которые не собирались подчинять­ся римлянам. Готовясь к новой операции, под видом диплома­тической миссии был послан знающий язык варваров трибун Хариеттон, чтобы разузнать планы вождей. Помимо этого, Юлиан обеспечил доставку значительных запасов зерна из Британии, достаточных для того, чтобы прокормить действующую армию и заполнить амбары фортов и городов-крепостей. Эти крепости и города он надеялся восстановить и снова создать из них оборонительную линию. Семь городов были уже снова за­селены, и даже вспомогательные войска — которые обычно презирали подобные задания, считая, что они недостойны во­инов, — с удовольствием трудились бок о бок с другими солда­тами.

Действуя на основе информации, раздобытой Хариегтоном, Юлиан пересек Рейн и напал на алеманнов. Большинство гер­манцев тут же обратились в бегство, оставив свой урожай на разграбление или сожжение. К концу года подчинились почти все вожди алеманнов. Установленный мир тем не менее был очень шатким. Германцы были готовы соблюдать его только до тех пор пока римляне были сильны. Но, как только варвары почувствуют слабость, они снова вторгнутся на территорию провинций.

Когда зимой 359-360 гг. значительная часть Британии была разорена пиктами и скоттами, Юлиан посчитал неразумным заниматься еще и этой проблемой лично. Он послал Лупицина, преемника Севера, с четырьмя подразделениями вспомога­тельных войск восстановить нормальное положение по ту сто­рону Британского моря (Ла-Манша). Размер этого войска является еще одним указанием на небольшой в основном мас­штаб военных кампаний в IV веке.

Военная кампания в Персии, 360-363 гг.

Пока Юлиан занимался проведением кампаний на грани­це вдоль Рейна, Констанций сражался на Данубии, но посте­пенно его внимание все больше переключалось на восточную границу империи. В III веке династия Сасанидов из этниче­ских персов свергла Аршакидских монархов Парфии, так что теперь Рим имел дело с Персией, а не с Парфией, как ее иногда называет на старый лад Аммиан Марцеллин. В 359 г. спор с Пер­сией вылился наконец в открытую войну. С самого начала дела римлян пошли неудачно. Испытывая необходимость в солда­тах, Констанций приказал Цезарю прислать ему четыре подразделения вспомогательных войск — кельтов, петулантов, батавов и эрулов — наряду с отрядами в 300 человек, взятых из каждого оставшегося подразделения. Ходили слухи, что Август хотел не просто усилить свою армию перед сражением с перса­ми, но и (в не меньшей степени) подрезать крылья своему удач­ливому Цезарю.

Юлиан был сбит с толку подобным приказом. Его солдаты пришли в ярость, снова взбунтовались и отказались покидать свои семьи и родственников, отправляясь на край света, по­скольку в этом случае их семьи остались бы совершенно безза­щитными, на милость алеманнов. Они в очередной раз провоз­гласили Юлиана Августом, и на этот раз он согласился — хотя Аммиан утверждает, что так получилось лишь потому, что Це­зарь не смог убедить солдат позволить ему попросить Констан­ция отменить приказ.

Двадцативосьмилетний военачальник был поднят на щите, который солдаты держали на плечах — первый зафиксирован­ный в литературе случай, когда римлянин был провозглашен императором так, как провозглашались германские вожди. В качестве диадемы знаменосец преподнес новому Августу кру­ченое металлическое ожерелье, которое носили на шее как на­граду за доблесть. (Сначала в качестве диадемы ему предлагали одно из ожерелий его жены и что еще более нелепо, украшение от конской упряжи.) Когда «невольный» Август проезжал па­радом по лагерю, он обещал каждому солдату значительную премию серебром и золотом в благодарность за поддержку. Даже Аммиан считал, что Юлиан не ожидал, будто Констанций при­знает его равным себе и разделит с ним правление империей.

Рим снова стоял перед лицом гражданской войны, но в этом конфликте было сравнительно мало сражений, поскольку Констанций умер естественной смертью в начале 361 г. У империи в очередной раз был один повелитель, но его популярность оказа­лось быстропреходящей. Юлиан решил больше не изображать из себя приверженца христианской религии и принялся откры­то исповедовать язычество, отдаляя от себя христиан, которые стали к этому времени многочисленной и могущественной час­тью населения империи. Даже многие язычники считали, что декрет, запрещающий христианам их проповеди, был несправед­ливым. Другие меры пришлись не по нраву языческой аристократии больших восточных городов, на поддержку которых Ав­густ мог бы положиться, будь его политика более гибкой. Каки­ми бы ни были намерения Юлиана, его решения как императо­ра свидетельствовали о нехватке здравого смысла.

То же самое можно сказать о крупной военной кампании, которую он предпринял против Персии в 363 г. Для этого он собрал армию приблизительно из 83 000 человек, включая зна­чительную часть войск из Галлии, которые охотно последовали за своим собственным Августом на Восток, хотя прежде не желали там служить под командованием Констанция. Это вой­ско было самой большой римской армией, которую удалось послать против другого государства на всем протяжении IV века. Эта армия была способна вторгнуться в глубь территории про­тивника и разбить все войска, которые попадались бы им на пути. Однако Юлиан не смог заставить персов вступить в ре­шающую битву и скоро столкнулся с неизбежными проблема­ми снабжения столь большого войска. С самого начала кампа­нии, по меньшей мере, четверти его солдат пришлось заниматься доставкой провианта по Евфрату.

Поведение Юлиана временами наводило на мысль, что он сознательно подражал знаменитым римским полководцам. Прочитав, что Сципион Эмилиан, Полибий и небольшой от­ряд солдат сумели открыть удерживаемые врагом ворота в Кар­фагене, Юлиан попытался скопировать этот подвиг при осаде Пирисаборы, но он и его отряд были отогнаны градом мета­тельных снарядов и камней. Аммиан оправдывал провал свое­го героя тем, что обстоятельства при осаде Карфагена были иными. Во время рекогносцировки другой твердыни — Майозамальхи — Юлиан и его офицеры попали в засаду. На них на­пали десять персов, двое из которых узнали императора по его бросающейся в глаза форме и бросились на него. Август убил одного мечом, а его охранники разобрались с другим.

После того как Майозамальха пала, Юлиан демонстратив­но подражал благородству Александра Великого и Сципиона Африканского, не причинив вреда и даже не глянув на группу невероятно красивых аристократок, которые были захвачены в плен. Литература всегда подчеркивала, что римские полковод­цы-аристократы должны вести себя именно так, но есть веские основания полагать, что Юлиан в конечном счете слишком увлекся, желая во всем великим военачальникам, вошедшими в историю.

Римляне достигли Ктесифона, расчистили канал, постро­енный Траяном и использованный Септимием Севером. Теперь они могли провести флотилию с провиантом от Евфрата до Тигра. Однако Юлиан и его офицеры решили, что они не в состоянии взять город, и поэтому начали отвод войск. Вопреки совету своих офицеров Август приказал сжечь флот и велел армии отойти от реки, чтобы отступать через землю, по кото­рой не проходили армии соперников. Это вызвало волнения среди солдат, но приказ, отменявший первоначальное указание сжечь лодки, прибыл слишком поздно — флот уже горел.

Поначалу находить свежую воду, провиант и фураж на зем­лях, по которым проходили римляне, было достаточно легко. Вскоре, однако, персы собрались с силами и принялись сжи­гать урожай перед идущей вражеской колонной. У Юлиана появилась еще одна причина сожалеть о своих поспешных при­казах, когда он слишком поздно понял, что уничтожение ло­док не позволит армии построить понтонный мост, по которо­му можно было снова пересечь Тигр, чтобы между ним и персами оказалась река.

Положение с продовольствием становилось отчаянным, армия двигалась, отражая атаки идущих по пятам персов. В од­ной из этих стычек Юлиан поскакал галопом, чтобы руково­дить сражением, даже не надев доспехи. В него попал дротик, который застрял у него в боку, и Август упал с коня. Никто точно не знал, кто метнул дротик, хотя Либаний передает слух, что дротик метнул римлянин, солдат-христианин, ненавидевший императора за то, что тот возродил язычество. Рана оказалась смертельной, Август вскоре умер в своей палатке. Одного их офицеров тут же назначили императором. Поскольку армия находилась в отчаянном положении, пришлось заключить по­зорный мир с Персией —другого выхода не было.

В Галлии Юлиан проявил себя довольно компетентным командиром, несмотря на то что до того, как его назначили Цезарем, у него не было военного опыта. Как мы видели, про­блемы, с которыми он сталкивался, являлись обычными зада­чами для наместников провинций в прежние времена. К IV веку только император обладал похожими полномочиями и имел возможность сосредоточить достаточно ресурсов, чтобы отра­зить нашествие варваров. Юлиан способствовал восстановле­нию порядка на границе вдоль Рейна, хотя в последующие годы поддерживать его окажется невозможным без присутствия им­ператора. Он одержал несколько побед и не потерпел ни одно­го серьезного поражения, но в этих кампаниях он не проявил каких-то исключительных талантов. Некоторые его решения были сомнительными, и ему, безусловно, недоставало умения Сципиона или Юлия Цезаря улавливать настроение своих сол­дат и манипулировать им.

В персидской кампании сам масштаб операции и пробле­мы, связанные с действиям в глубине вражеской территории, а не на землях в дружелюбной провинции, усугубили последствия его ошибок. Слишком большие римские армии не особенно прославились— Канны и Аравсион являются самыми извест­ными примерами катастроф. Любому полководцу было крайне трудно эффективно командовать массой войск более 40 000 че­ловек. К IV веку, когда размер подразделений уменьшился, ар­мия была подготовлена к более мелким операциям. Так что войско из 83 000 человек было чудовищно громоздким. Никто уже не обладал опытом руководства и снабжения такой армии. Учитывая, что римляне вновь столкнулись с теми же пробле­мами, которые помешали Траяну и Северу нанести окончатель­ное поражение парфянам, неудивительно, что поход закончился унизительным провалом. Карьера Юлиана интересна не его способностями командующего, а тем, что является хорошим примером того, в каких условиях выполняли свои задачи рим­ские полководцы времен поздней империи.