Вслед за необычно холодной весной наступило небывало жаркое лето 1709 года. Солнце буквально пепелило шведскую армию, расположившуюся вокруг Полтавы. И это вовсе не современная метафора: «Страшная жара с трудом переносилась уроженцами Скандинавии»,- пишет в своём фундаментальном исследовании «Северная война и шведское нашествие на Россию» видный историк, академик Е.В. Тарле.

Однако в то же самое время зарядили и перемежающиеся холодные проливные дожди, о чём имеется немало упоминаний как в русских, так и в шведских источниках. Пишется об этом в основном в той связи, что ненастье изрядно мешало боевым действиям обеих противоборствующих сторон.

Ещё одной невиданной прежде природной аномалией стали безмерно расплодившиеся полчища мух: по свидетельству «сербского изгнанника» летописца Даниэла Крмана, эти наглые насекомые целыми роями буквально лезли в рот, нос, глаза; они десятками падали в кружку при попытке налить в неё воды или вина.

Проблема состояла отнюдь не в том, чтобы пересидеть полуденный жар в тени, перенеся военные действия на более благоприятные часы суток – «что было хуже,- это редкие случаи выздоровления наших раненых вследствие быстро наступавшей гангрены»,- свидетельствует летописец шведского короля Густав Адлерфельд.

Кроме того, на шведов надвигался призрак совершенно не характерного для этого периода года голода. В шведских дневниках, впрочем, уже задолго до этого времени встречались нарекания на скудную кормёжку; теперь же ситуация становилась и вовсе критичной: «добыть хлеб становилось невозможным»,- суммирует эти разрознённые жалобы Е.В. Тарле. Не было, не было хлеба у шведов, а потом его и вовсе стало не хватать…

Шведский стол под Полтавой чуть ли не впервые в военной истории Швеции был обильно дополнен кониной – пищей грубой, а главное – противной самой сути христианина (каковыми считали себя шведы, хотя это отнюдь не мешало им массово осквернять православные христианские святыни, о чём чуть позже). Мясо доводилось употреблять немедленно после убоя, поскольку совершенно не было соли. Частичной заменой ей (этакой искусственной, почти безвредной для здоровья, пищевой добавкой XVIII века) служила селитра. Однако сколько-нибудь длительного хранения продуктов она не обеспечивала.

Дожди здорово мешали обеим армиям проводить земляные работы, а они с обеих сторон велись очень интенсивно: шведы в конце концов покрыли сплошной цепью земляных укреплений весь правый берег Ворсклы напротив Полтавы (протяжённостью не менее трёх километров). Русская армия создала столь же основательный рубеж обороны на противоположном, левом берегу. В первом случае ставилась задача отрезать гарнизон строптиво сопротивляющейся захватчикам крепости Полтава от Русской армии, во втором – воспрепятствовать шведам в переходе водного рубежа, надёжно запереть шведскую армию в занимаемом ею теперь районе.

Единственный, кому дожди в проведении земляных работ не мешали, был полтавский комендант полковник Келин. 3 июня он начал строить отдельное земляное укрепление под крепостью, как раз напротив шведского «городка» на реке, удлинив ниспадающую с Ивановой горы цепь укреплений (боевая башня-пороховой склад-редут), дабы фронтальным огнём справа сбивать шведов с Мазуровского вала, вплотную к которому им удалось подобраться. Потоки воды спадали здесь с крутых склонов, а жаркое солнце быстро высушивало их, и дело спорилось. В ответ на попытки шведов помешать работе он выслал по две роты гренадер и мушкетёров, каковыми силами шведы были отброшены к реке, потеряв 80 человек; потери атакующих составили 26 человек.

Да, состоянием на начало июня это были уже две совершенно разные армии: одна (шведская), проведя 11-12 апреля свою последнюю (крайне неудачную) наступательную операцию под Соколкой, почти полностью ушла в пассивную оборону. Доизнуряя себя отнюдь не достигавшими целей штурмами Полтавы, испытывая лишения из-за отсутствия продовольствия (местное население уже не шло ни на какое сотрудничество с ещё ездившими по занятой территории отрядами фуражиров, истребляя их елико было возможно, а в ответ рыскали повсюду другие отряды захватчиков – посланные «для хлеба добычи » любыми способами, а также «для зажигания хуторов»). Шведы – безнадежно – но всё ещё ждали подмоги из Польши и Крыма (последней намеченной датой прибытия орды было 10 июня).

Участились случаи дезертирства. «Запорожцы, которыми раньше пользовались с успехом при рытье траншеи, стали отныне возвращаться в траншею с большой неохотой»,- свидетельствует уже упоминавшийся нами Густав Адлерфельд. Этих первых «контрактников» украинской армии было на самом деле немало, порядка 7-10 тысяч (их ряды пополнили запорожцы, пришедшие сюда из разгромленной Яковлевым и Галаганом Сечи). Известно высказывание короля Карл XII в ответ на сомнение, высказанное Гилленкроком, что-де запорожцы откажутся копать под Полтаву, где засели их единокровные братья: мы станем им хорошо платить, - заявил скандинавский завоеватель, - и будут они копать, как миленькие.

Сначала так оно и было, но на каком-то этапе отщепенцев перестали радовать дурные вражеские «грошы»…

Русская армия, напротив, была к этому времени достаточно хорошо экипирована, надлежаще вооружена и вдоволь накормлена; она отныне была способна на решение любых поставленных командованием задач. Достаточно сказать, что, заботясь о блокированной шведами Полтаве, Пётр I писал Меншикову из Троицкого, предлагая два способа ослабить давление противника на осаждённый город: «Первое – нападением на Опошню и тем диверзию учинить; буде же то невозможно, то лучше притить к Полтаве и стать при городе по своей стороне реки». Меншиков выполнил приказ не на выбор, а оба-два; при этом он немало «тревожил» своих «так гордых неприятелей» (слова Петра I) и инициативным порядком.

Из Азова к Полтаве - через Троицкое, с остановкой в Харькове, - Пётр I выехал 26 апреля. Вперёд полетела эстафета с приказом двигаться на место грядущей схватки силам главной армии под командованием генерал-фельдмаршала Б.П. Шереметева. 27 мая Борис Петрович прибыл на место, а 1 июня «пополудни о шестом часу» он уже докладывал царю о проделанной работе: что подтянул к себе несколько полков от Скоропадского, а для облегчения положения осаждённого гарнизона «иного к пользе мы изобрести не могли, токмо чтоб немалую часть пехоты и притом кавалерии чрез Ворсклу выше Полтавы в полутора миле (русская миля была равна 7 вестам, приблизительно 7,5 километрам,- прим. автора) переправить и поставить в ретраншементе; а из того ретраншементу всякие поиски чинить и диверзии неприятелю делать…а когда неприятель с пехотою будет на нас наступать, из того Полтава пользу может получить; так же и в то же время от шанцов возможно немалой – алларм и диверсию учинить неприятелю».

Три дня спустя, 4 июня, день это был субботний, прибыл в армию под Полтаву и сам Пётр I. Ни часа времени не тратя даром, он сразу же собрал «консилию»: был «…учинён воинский совет, каким бы образом город Полтаву выручить без генеральной баталии, яко зело опасного дела, на котором положено, дабы апрошами ко оной приближаться даже до самого города».

Исходя из «буквы» этого письма, историки  приходят к выводу, что царь Пётр продолжает по-прежнему избегать генеральной баталии. Однако соударения армий в той или иной форме происходили теперь почти каждый день. И, как опытный кузнец, вслушиваясь в удары металл о металл, Пётр I всё больше проникается мыслью, что отсчёт времени до главной битвы между русскими и шведами пошёл уже на дни.

Пётр I каждый день сжимает клещи окружения шведской армии. Вот что говорит, в частности, его переписка. «К князю Василью Володимировичу Долгорукову, из лагеря от Полтавы, в 8 день июля. Min her! Объявляем вам, что Мы здесь намерены неприятеля всеми силами атаковать с Божиею помощию, и в то время надлежит вам тако-ж со всем конным войском, регулярными и нерегулярными, в другую сторону напасть, и потщиться добрую диверсию и ущерб по возможности неприятелю учинить; для безопасности же надлежит вам два дела прежде изготовить: первое, чтоб мосты не один чрез реку Псол были у Нас готовы, на которой вы стоите; другое, пред оными мостами учинить ретраншемент для всякого случая и во оный посадить пехоту, когда станет перебираться за реку; ещё,- чтоб отнюдь с вами телег не было, но токмо конница одна и вьюки…/…/, а когда неприятеля будем атаковать, о том дадим вам впредь знать, в который день имеет сие быть, чтобы вдруг зачать с обеих сторон; сие же зарань даю знать, дабы всё у вас приготовлено было заранее. Piter».

В тот же день было отправлено письмо и к Скоропадскому, своеручное. «Господин гетман! По получении сего указу, будьте готовы со всеми при вас будучими войсками (регулярными и нерегулярными) в поход налегке без телег со вьюки, и для переходу реки Псола не один мост изготовьте и ретраншемент за ним (для всякого случая), и в нём тогда, когда станете реку переходить, пехоту оставьте, а куды и когда вам иттить, о том впредь пришлём указ. Пётр».

В быстро менявшейся обстановке полки гетмана И.И. Скоропадского и В.В. Долгорукова спустя несколько дней были остановлены и даже возвращены обратно за реку Псёл, но затем вновь призваны к Полтаве. 19 июня Пётр I писал князю: «Min her! Письма ваши о возвращении купно и о доброй акции от вас, противу неприятеля бывшей, Я принял и за труды ваши благодарствую; что-же принадлежит ныне паки о наступлении на неприятеля, объявляю вам, что Мы, ради многих болот и прочих неудобств, чрез реку коммуникацию (сообщение с Полтавой,- прим. автора) учинить не могли; того ради взяли резолюцию перейтить за реку (под Петровским мостом) и, с помощью Божиею, искать над неприятелем счастия, чего ради и вам надлежит к нам соединиться, и тогда положим на мере, где кому что делать; а переход Наш, Богу извольшу, кончае завтра будет,- ибо неприятель не может оного помешать, понеже перед пятью днями уже пост крепкой там взят. Впрочем, словесно скажет вам сын ваш, а дорога вам к Нам на Сорочинцы и Будищи, куды удобнее, и о сём гетману объяви; а неприятель, все покинув квартиры и Кажуховку, собрался совсем к Полтаве. Piter».

Несколькими днями спустя, 23 июня, было написано к Долгорукому ещё одно письмо от царя, тоже своеручное: «Господин! Понеже зело случай требует, дабы вы поспешили к Нам сего дни; буде-же того невозможно учинить, то хотя бы завтра до свету, а Мы вам пришлём, где стать, а зело лучше сего дня хотя-б поздно, и где вы обретаетесь, дайте знать сим посланным, и о сём объяви гетману.»

…После Полтавской баталии корвалант князя А.Г. Волконского пустился вдогонку убегающим шведам в направлении Днепра; конным полкам князя В.В. Долгорукова было велено следовать «в другую сторону»: в район хорошо известного ему Запселья. О пленении армии каролинцев под Переволочной знают все, но гораздо меньше известно, что часть шведов ушла с поля битвы в ином направлении. И именно «…князь Долгорукий… преградил путь захватчикам, отступавшим на запад после разгрома под Полтавой»,- пишет «Історія міст і сіл УРСР. Полтавська область».

До сих пор не утихают страсти по поводу «мог ли Карл XII одержать победу под Полтавой?». По нашему глубокому убеждению, никак не мог. Мазепа, перебежавший осенью 1708 года на сторону шведского короля, иезуитским своим умом навёл Карла XII на мысль научить скандинавов обезоруживавшей, по его мнению, малороссов формуле: «мы ваши, а вы наши». Этот простенький слоган шведы которые поумнее выучили наизусть, для особо тупых он был написан на клочках бумаги. «Заклинание» должно было смирить население перед захватчиками. Однако – не подействовало.

Бесподобное собрание слухов и сплетен, каковым является пресловутая «История русов», приписываемая Георгию Конискому, так повествует о настроениях, царящих на окупированных шведами территориях. «По обнародовании Царских манифестов, народ Малороссийский, и без того преклоненный на сторону Великороссийскую, натурально, по единоверству и единородству, которыя сугубо тогда ему оттенивал ему народ Шведский языком своим и иноверством, приложил к манифестам выдумки или басни, пронесенные от языка в язык на счет Шведов и Мазепы и составившия, наконец, непреложное и вечное предание народное, известное даже ло сего дне (книга опубликована в 1846 году,- прим. автора), что, будто, Шведы, ругаясь с икон святых и попирая их ногами, заставляли также и Мазепу поругаться оным и потоптать ногами чудотворный образ Богородичный в селе Дегтяровке, что над Десною, бывший в каменной тамошней церкви, им Мазепою созданной, ичто сей образ испускал тогда жалостный стон, а Мазепа, стоя на нем, отрекался от своей веры и присягал на веру Шведскую. Эхо об этом раздалось тотчас во всю Малоросию, с переменою только места и названия иконы Богородичной. Одни говорили, что сие последовало с образом Балыкинским, а другие с Каплуновским, и так далее. А между тем истребление Шведов от народа продолжалось во всех местах и случаях, где их только удобно найти могли, и злость на них умножалась от поревнования народного за веру свою и ея поругание, от чего в одну осень и зиму убавилось Шведов почти до половины».

Дыма без огня, как известно, не бывает: Балыкинская икона, как сообщает её описание, действительно «плакала» (мироточила), когда шведы проходили близ Неё, около Стародуба (город этот каролинцы обошли стороной, даже не пытаясь взять).

Мы уже писали о том, как шведы зимой, во время одного из своих грабительских походов на Слобожанщину пытались сжечь храм Каплуновской чудотворной иконы, предусмотрительно вывезенной духовенством в Харьков от поругания, и как у них ничего из этого не получилось. Вот подлинное описание этого случая:

«...Озорники шведы трижды поджигали церковь Богородицы, но не могли зажечь. Карл XII, смотря на то из окна, с удивлением спросил Мазепу: “Что за чудо! почему церковь не горит?” Мазепа ответил, что в этой церкви находится икона, многими преславными чудесами ознаменованная. Тогда шведский король приказал поймать человека, бежавшаго по опушке леса, который оказался по имени Григорий Журавль; когда его привели к Карлу, то король спросил: “Где ныне находится ваш Государь?” Журавль ему ответил: “слышно, что стоит в городе Харькове”. Карл снова его спросил: “А икона, коя стоит в церкви, где теперь спрятана?” Журавль отвечал: “Взяты, по указу, священник с иконою в город Харьков”. Услыша это, король шведский с гневом сказал Мазепе: “Смотри-де! церкви одной без иконы не могли зажечь, а где она сама присутствовать будет, там нам очень не надежно станет”.

Затем Карл XII пошел из Каплуновки в слободу Городню и имел сражение с русской армиею, но, будучи разбит, со своим войском повернул назад и пошел к городу Полтаве…».

К явным и военной необходимости не относящимся проявлениям крайней вражды шведов к православным святыням стали сожжение церкви в Чернухах, осуществлённое полковником Функе 11 декабря 1708 года (после успешного рейда каратель был пожалован генерал-майором), сел Олешни, Рублёвки, Ковалёвки и многих других, о чём говорилось в предыдущих статьях.

Полковник Яковлев, честно выполнивший приказ и разоривший Переволочну, Кишеньку и Келеберду, яко гнезда мятежников, сжёг их «окром церкве». Карл и его генералы сжигали мирные сёла с церквями, а зачастую и самими жителями в том числе. Известия о том достаточно быстро передавались из уст в уста («от языка в язык», как пишет «История руссов»). В ответ разгоралось пламя войны, которую в принципе победить невозможно – войны партизанской. «Истребление Шведов от народа продолжалось во всех местах и случаях», - так говорит о масштабах её Георгий Кониский, свидетельствуя, что «злость на них умножалась от поревнования народного за веру свою и ея поругание». Относительно результатов он полагает: «за одну осень и зиму убавилось Шведов почти до половины» - явная гипербола, весьма верно, впрочем, отражающая всеобщий характер народной войны против оккупантов. Как было «ограниченному контингенту» захватчиков и примкнувшей к нему горстке предателей победить восставший на них народ, имевший в союзниках день ото дня крепнувшую Русскую армию?

Особо же каролинцы распоясались относительно поругания православных святынь на самом последнем этапе, при стоянии их армии под Полтавой. Ставкой Карла XII в это время было предместное село Жуки (с начала мая и до средины июня), после чего король переместился в Крестовоздвиженский монастырь (откуда предварительно были изгнаны монахи).

Село Жуки было собственностью помещика Фёдора Жученка, дочь которого Любовь стала женой впоследствии казнённого Мазепой, им же и оклеветанного Василия Леонтьевича Кочубея: хуже этого места для ставки короля (по злобе жителей на Мазепу и приведённых ним иноземных завоевателей) вряд ли можно было бы сыскать. Не русские (как заявляют ныне псевдоисторики националистического толка), а именно шведы применяли здесь тактику выжженной земли: три хутора, стоявших напротив села Жуки, были в целях обеспечения безопасности монаршей особы сразу же сожжены, а их жители изгнаны из обжитых мест. «В ответ на это полковник Рожков (державший переправы выше Полтавы по течению Ворсклы,- прим. автора) организовал отряд из «жуковских жителей», вооружил его и послал обратно за Ворсклу. Командиром отряда был назначен крестьянин Иван Вертолаев.

Переправившись через реку, жуковцы столкнулись с отрядом шведских фуражиров. Между жуковскими крестьянами и шведским отрядом произошла отчаянная схватка. Во время боя командир шведского отряда – капитан был ранен. Шведы потеряли несколько человек убитыми и ранеными».

В «Трудах ИРВИО», в показаниях пленных шведов от 1 июня 1709 года содержится такая подтверждающая запись: «Того же числа местечка Жукова жители Иван Вертолаев с товарищи привели господину полковнику Рожкову от швецкого войска польского хлопца Яна Шеверского да деревни Ходуровки жителя Микиту Пыльнухина, преезжали они до вышеописанного хутора для зажигания, а в допросе сказали: стоит швецкого войска в деревни Ходуровки и с той деревни посланы они до вышеописанного хутора для хлеба и для добычи и хутор зажгли и тут де нас взяли казаки Жуковские, а двух убили и привели нас к полковнику Рожкову. А в тот де хутор приезжали капитан швецкой с ними».

…После битвы и пленения остатков шведской армии у Переволочной царь-победитель осматривал воинскую добычу. «При разборе вещей было найдено несколько святых икон, обращённых шведами в шахматные доски. Одна из них и поныне хранится в с. Жуках, Полтавского уезда (не уцелела в событиях последующих времён ни икона, ни сама церковь). Тронутый этим Государь, в виду всего войска, смотревшего на это со слезами, с крестным знамением облобызал те иконы и поклонился до земли».