К северу от Полтавы лежит огромная, лишь кое-где перемежавшаяся прежде редкими оврагами, равнина. Общая площадь её превышает две тысячи гектаров. Это поле вполне рукотворно: многие поколения здешних поселенцев с незапамятных времён методично, из года в год, отвоёвывали у природы клочок за клочком всё новые и новые сельскохозяйственные угодья. Ведь известно, что для текущего прокорма, уплаты податей и отсыпки зерна на следующий посев требовалось обработать минимум гектар земли в расчёте на одного едока. Таким образом, здесь, на северной окраине, находилась подлинная житница древней Полтавы, насчитывающей в начале XVIII века 4100 жителей «мужеска» и «женска» полу, включая в это число и детей. Плюс какое-то количество полтавчан жило в окрестных хуторах. А это тоже были «едоки», следовательно – прилежные земледельцы.

Первыми здесь оседло и достаточно долгое время жили скифы: на археологических картах поля Полтавской битвы отмечены 30 курганов, впоследствии распаханные до основания. Собственно «город» с течением времени сместился к югу, на более удобные для обороны холмы.

Во время монголо-татарского нашествия Полтаву постигла участь многих других не сдавшихся захватчикам поселений – она была практически стёрта с лица земли. Но где-то в начале XV века опять возникают, по воле первого владельца здешних мест, выходца из Орды мурзы Лексады Манксуркановича (в православном крещении Александра, ставшего писаться по наименованию одного из своих имений Глинским), новые оборонительные сооружения. Александр Глинский стал первым, кто в этот период начал вновь отстаивать полтавскую крепость: возвёл деревянные укрепления и насыпал новые земляные валы, но это не помогло устоять ей перед нашествием татар – в 1482 г. Город был полностью разрушен крымским ханом Менгли Гиреем I.

Впрочем, это сравнительно поздняя история. Поле грядущей русской славы опосредованно присутствует уже в первом летописном упоминании о Полтаве, датированном 1174 годом: «…Того же лета на Петров день (по современному календарю – 12 июля,- прим. автора). Игорь Святославович, совокупив полкы свои и еха. в поле за Ворсколъ. и стрете Половьце иже ту ловять языка. изьима е и поведа ему колодникъ. оже Кобякъ и Кончакъ. шле к Переяславлю. Игорь же слышав то поеха противу Половцемъ и перееха Въросколъ оу Лтавы к Пеяславлю»,- гласит Ипатьевская летопись.

«Вроскол», то есть Ворсклу, весьма полноводную и окружённую широкими топкими болотами, легендарный князь, герой первого древнерусского литературного памятника, не мог переехать ни в каком ином месте, кроме как по одному из близлежащих бродов, впоследствии получивших названия «Тышенкова», «Лыкошина» и «Сёмёнова» - иных переправ здесь не существовало. Вот почему именно по ним одолевали впоследствии эту водную преграду не только полки царя Петра I в 1709-м, но и части Советской армии в 1943-м; обелиски в память обоих этих переправ соседствуют на взгорье у бывшего села Семёновки (ныне Кротенки).

Однако и это (с князем Игорем Святославовичем) - не самая давняя история. Ряд исследователей склоняются к мысли, что именно на этом поле – поле грядущей русской славы - могли встретиться войска персидского царя Дария I Великого, «Добронравного», сына Виштаспы (что по-гречески звучит, как Гистаспа), со скифами. Как известно, Дарий, «восстановив спокойствие и порядок в своём государстве», действительно решил отточить созданную ним величайшую из армий того времени на самом твёрдом из оселков – скифском. И около 512 г. до н. э. вторгнулся в причерноморские степи. Скифы долгое время уклонялись от принятия генерального сражения под предлогом, что-де «земли у нас много, гуляй, где хочешь» - и что «у нас нет городов и гаваней, как в Греции, которые можно было обложить осадами». Но, заметили скифские вожди, у нас есть могилы предков, которые нам небезразличны. Попробуй их осквернить, и ты сразу же узнаешь – безразлично нам это, или нет.

Дарий на разорение скифских могил действительно не решился.

Постепенно дуга похода Дария, неуклонно преследовавшего скифов, начала заворачивать к городу, отождествляемому рядом историков с легендарным Гелоном (современное село Бильск Котелевского района Полтавской области). Тактика уклонявшихся от большой битвы резко изменилась. Оно и понятно: им стало что защищать.

Общее построение войск, так и не перешедшло в генеральное сражение (ибо Дарий был поражён, когда увидел скифов, ликующих при виде зайца, выскочившего и помчавшегося вдоль их строя; скифов, уделявших больше внимания этому ничтожному зверьку, нежели его грозной армии!). Грозный перс настолько изумился этому обстоятельству, что ближайшей ночью увёл свою армию прочь из этих мест, оставив в лагере раненых и больных своих воинов, да жутко ревущих голодных ослов – скифские лошади пугались этих доселе неслыханных звуков.

Понятно, что это в большей степени легенда, чем достоверное научное утверждение. Она зиждется в большей степени на косвенных доказательствах – прямых «улик», основанных на артефактах, нет, да их и быть не может: ведь минуло с той поры две с половиной тысячи лет! Да и битва-то, как известно, не состоялась. Но многое, очень многое говорит в пользу данного предположения.

В первую очередь – это расположение поля. Отсюда до Бильска («Гелона») не более 70 километров, и далее по направлению к нему нам не встретятся ни столь огромное поле, где теоретически можно было бы выстроить две огромные армии, к тому же с рекою поблизости (а это одновременно и водная преграда, и источник воды для людей и животных). К тому же имеющей широкие броды. А это непременное условие: по ним (бродам) можно ввести в дело новые подкрепления, и по ним же в случае неблагоприятного исхода сражения отступить за водный рубеж.

Валы «мегаполиса» древности Гелона, имеющие общую протяжённость 36 километров, достаточно хорошо сохранились до сих пор. Город с юга, в направлении современной Полтавы, надёжно прикрывали густые малопроходимые леса. На карте Г.-Л. де Боплана (а это сравнительно недавнее время, середина XVII века), поселение Опошня (в 50 километрах от Полтавы и, соответственно, в 20-ти от Бильска-Гелона) называлось «местечком Опушлинским» (то есть на опушке стоящим).

Эти обстоятельства (наличие большой переправы и огромной ровной местности близ неё) в полной мере были использованы во время так называемой «битвы на Ворскле» 1399 года – поистине грандиозном сражении между объединённым войском Великого княжества Литовского и русских князей (согласно Никоновской летописи, их было «пятьдесят… со дружины»), под непосредственным управлением Витовта (будущего победителя в Грюнвальдской битве). Немецкие, на тот момент, наши «союзники» здесь были тоже.

Им противостояли войска Золотой Орды под управлением хана Темир-Кутлука и эмира Едигея. Битва, как известно, завершилась полным разгромом литовско-русского войска и, как следствие, значительным ухудшением политических позиций Литвы из-за невозможности противостоять военным притязаниям соседних государств.

Битва на Ворскле произошла 12 августа 1399 года, во вторник. В ней сражались на стороне литовцев Александр Мансурович Мамай, Андрей Ольгердович Полоцкий, Дмитрий Ольгердович Брянский, Иван Борисович Киевский, Глеб Святославич Смоленский, Дмитрий Данилович Острожский и другие именитые русичи. Плечом к плечу с ними стояли татарский военачальник Тохтамыш, незадолго до этого лишённый ханского трона в Орде, а также рыцари Тевтонского ордена, битые Александром Невским ещё в XIII веке, но интересы которых на данный момент совпадали с нашими.

Союз и впрямь оказался отнюдь не победоносным: хотя войск было много, они были достаточно хорошо оснащены (в том числе артиллерией), разгром случился полнейший. Появление некоторых курганов на Полтавщине напрямую связывают с этим событием, один из них так и называется – «Витова могила» (несмотря на то, что на самом деле он – скифский).

Немногие уцелевшие князья, в том числе и Витовт, отступив к северу, отсиделись, переведя дух, за могучими валами всё того же Бильска-Гелона, но Русь рассчиталась за авантюру сполна. Татары, дойдя до Киева, взяли невиданную по тому времени дань в 8 тысяч рублей, особо 30 рублями дани был обложен Печерский монастырь. Однако сражение это, тем не менее, по согласному мнению многих историков, предопределило дальнейший ход истории в Восточной Европе.

Шведы в 1709 году отчасти знали, на какое знаменитое Место они пришли. «Местность вокруг Полтавы кипела: военные отряды, лошади, пушки; воздух был заряжен электричеством, ландшафт выглядел сценой для большого решающего сражения. Однажды здесь уже произошло такое сражение. В 1399 году в этих местах бились воинственный великий князь Литвы Витовт и полководец Тамерлана Едигей. Войска Тамерлана двигались на запад, разоряя всё на своём пути, чтобы восстановить павшую державу Чингисхана. На этом месте восточное воинство 310 лет тому назад наголову разбило западных витязей»,- пишет в своей книге «Полтава. Гибель одной армии» современный шведский историк Петер Энглунд, вдохновлённый подобными же записями в дневнике официального историографа короля Карла XII Густава Адлерфельда.

Кстати о шведских историках, и о 1909-м годе тоже. Шведское общество было взбудоражено тогда подготовкой в России к масштабнейшему празднованию юбилея Полтавской виктории. И из числа исследователей новой волны выделился именно в то время молодой лейтенант Карл Беннедик, ко времени опубликовавший (в соавторстве с неким Фреем Рюдебергом) статью о том, что не Пётр Карла, а… Карл Петра заманил на данное поле битвы. Проигранное сражение упомянутые авторы объясняли неразберихой в командовании и резко осуждали капитуляцию шведских войск при Переволочне (здесь, по их мнению, имели место «неслыханная растерянность» и «едва ли не предательство».

Такая точка зрения была отнюдь не нова – ведь примерно таких же воззрений придерживался и сам Карл XII. Ученик профессора Лундского университета Артура Стиле (1863-1922 гг.), Беннедик просто творчески развил, доведя почти до абсурда, постулаты своего наставника, и создал «научную базу» под позицию своего монарха: дескать, поход Карла XII на Россию был мастерски спланирован и организован, но лишь промахи подчинённых, неблагоприятная погода и другие никак не предвиденные обстоятельства сорвали это блестящее во всех отношениях мероприятие.

Свою первую серьёзную заявку на переосмысление Полтавской битвы Беннедик сделал в 29-летнем возрасте; десятью годами спустя он накропал уже достаточно материала для издания 4-томного труда о Карле XII, как выдающемся полководце. Практически безупречны, по его мнению, были под Полтавой (и не только) лишь сам монарх и фельдмаршал Реншёльд – все остальные медлительны, нерасторопны, не способны понять гениальные замыслы короля. При этом (удивительный случай!) Бенедиком в расчёт как бы не принимались ни общие человеческие траты шведов в Великой Северной войне (четырёхкратно превосходящие русские потери), ни сдача шведами русским могучих прибалтийских крепостей; ни неспособность, в свою очередь, шведов одолеть ряд малороссийских, дерево-земляных, дерзнувших противостоять шведам, укреплений малороссийских городов (Веприк, Ахтырка, Красный Кут, Полтава и т.д.). Ни даже осмыслить оглушительный разгром последних в Полтавской баталии и капитуляцию остатков всей их армии при Переволочной – уроки поражений, говорящих сами за себя.

Эта «куриозная» (даром, что как бы новая для многих русских и украинских историков), точка зрения имеет заразные свойства. Инфицированными нею становятся, как правило, только лица с полным отсутствием иммунитета в виде усвоения достаточного количества первоисточников и знания итогов прежде невиданного военного противостояния России и Швеции.

Тем не менее, к чести упомянутых шведов, стоит отметить: Карл Беннедик и Фрей Рюдеберг побывали на поле Полтавской битвы в 1911 году. Главная цель их посещения не была, увы, достигнута: массовых захоронений шведских воинов они так и не обнаружили. Зато нашли множество останков воинов, погибших здесь во время сражения 1399 года, в «Битве на Ворскле» - последнем крупном сражении Золотой Орды. Чем убедительно подтвердили правильность определённого прежде них места сражения Витовта и русских князей с Темир-Кутлуком и Едигеем (фотографии обнаружения останков воинов 500-летней, на тот момент, давности, вместе с двумя кольчугами и другими предметами воинского обихода имеются в музее заповедника «Поле Полтавской битвы»).

Поле к северу от Полтавы стало местом по крайней мере ещё двух сражений, имеющих международное, скажем так, значение.

Это, в первую очередь, битва между полтавским полковником Мартыном Пушкарём, сподвижником Богдана Хмельницкого, и изменником малороссийского народа гетманом Иваном Выговским, где схлестнулись интересы России, Малороссии, Польши и татарского Крыма, вассала Турции. Следует заметить, что Полтава самой первой из городов Малороссийского края испытала удар отрядов Выговского (в январе 1658 года). Зная, что на них идут с оружием заведомые предатели, Мартын Пушкарь и запорожский кошевой Яков Барабаш «…собрали себе из винников, броварников, пастухов и наймитов людских полк пехотный и назвал его дейнеками», и выступили с ним навстречу клятвопреступникам. В самом первом сражении, под Диканькой, Выговский был разбит и бежал. Но в мае того же года он вернулся, имея в союзниках войска крымского хана Карамбея (под рукой которого была 40-тысячная, или около того, орда).

Интересный, хотя и малоизвестный широкому кругу читателей источник – «Словарь географический Российского государства», вышедший в Москве в 1805 году в Университетской Типографии у Любия, Гария и Попова, описывает это важное событие следующим образом: «…Виговский же, …паче же будучи возпалён желанием учиниться Удельным Князем, …с наёмным своим Польским войском и с Татарами ходил под город Полтаву на вышеупомянутого Полковника Пушкаря, который, сперва вылазкою из города напав на шанцы Виговского, не только обоз и артиллерию, но и булаву Гетманскую отнял; вскоре однакож по том, при сражении со многочисленною Крымскою ордою, отваживая себя на все опаснейшие места битвы, был убит, быв со всех сторон окружен, о чем в самое время битвы, узнав казаки, бывшие под его начальством, пришли в безпорядок и замешательство, а по тому и были все наголову перерублены на месте сражения Татарами, кои тогда же и город Полтаву совсем разорили и выжгли».

Следует уточнить, что эти, новые боевые действия противоборствующих сторон, начались 18 мая и продолжались до 1 июня. Вначале успех снова сопутствовал полтавчанам. Но колоссальный численный перевес, которые обеспечили крымчаки, сделал свое дело. Мартын Пушкарь погиб в бою, после чего Выговский беспрепятственно занял Полтаву. На протяжении трёх дней татары разрушали и грабили город, зверски убивали и забирали в неволю людей. И это, решающее сражение, произошло всё на том же знаменитом поле, близ современной деревни Рыбцы (северо-западная часть его территории).

Пятым сражением, вновь заставившим говорить о Полтаве весь мир, стало участие города в операции «Френтик-Джо» («Бешенный Джо»).

…Если условно разделить поле Полтавской битвы примерно напополам по линии север-юг, то в западной его части с 1921 года начал развиваться аэродром: сначала почти любительского назначения, а затем и сугубо военного. Более того: аэродром вскоре поглотил и часть восточной половины поля: за высоким забором с течением времени оказались даже четыре памятника на месте бывших редутов. Картина собственно сражения 1709 года оказалась скрытой от зрителей вплоть до нынешнего, 2009 года, когда бетонные плиты, закрывавшие территорию ликвидированной несколько ранее части, наконец-то сняли. На последнем этапе своего существования эта часть содержала и охраняла склады топлива авиационной дивизии.

А поле, ровное, как скатерть (площадью 1050 гектаров в западной своей половине) послужило основой для размещения на нём взлётно-посадочных полос для тяжёлых бомбардировщиков. И в «тихой Полтаве» в начале лета 1944 года приземлились 129 американских самолётов В-17 («летающих крепостей»), осуществлявших бомбовые удары по военным объектам в Галаце и Фокшанах (Румыния), Руланде и Вестельберге (Германия), и некоторым другим. Немецкие пилоты из легендарного легиона «Кондор» в полночь 22 июня 1944 года жестоко отомстили за бомбардировки Германии и её союзников: 150 ночных бомбардировщиков сбросили на аэродром специального назначения «Полтава» свыше 100 тонн бомб и 15 тысяч мин-«лягушек», уничтожив 44 самолёта полностью, повредив 25; спалив при этом 360 тонн высокооктанового бензина и подорвав 2 тысячи тонн авиабомб, приготовленных для бомбёжек.

Аэродром был восстановлен (он и сейчас, к слову говоря, способен принимать самолёты всех типов, какие только существуют в мире), но война быстро уходила на Запад, и к концу лета 1944 года полтавская фаза операции «Френтик» - пятая из битв, состоявшихся на этой земле - была закончена.