Более шестьдесяти лет назад, в лихую годину испытаний, обрушившихся на русскую землю, в центре России, у ее колыбели, под Москвой началась и завершилась великая битва, выделявшаяся особым, порой необъяснимым сюжетом среди величайших сражений Великой отечественной, да и всей 2-й Мировой войны.

Если сопоставить эту битву с битвами под Сталинградом, Курском, Эль-Аламейном, Берлином, Кенигсбергом с точки зрения сухой военной статистики или просто военной истории, то трудно выделить что-то особенное. Как и полагается перевес наступающего противника перед обороняющимся в силах и средствах. Необыкновенное ожесточение битвы на всех участках фронта и во всех звеньях от рядового бойца до фронтового командования. Критическая точка противоборства и стремительная победа в одних случаях оборонявшихся, в других наступающих войск. И все же, все же...

Первый полководец Великой Отечественной маршал Жуков, участник почти всех этапных сражений войны не случайно выделял московскую битву, как особенную, самую важную, во многом определившую весь ход и исход войны. Другие полководцы Василевский, Рокоссовский, Конев — участники Московской битвы и последующих великих сражений, были солидарны с Жуковым. — Что это? Почему столь разные люди, имевшие собственные, нередко различную, позицию на ход и исход тех или иных сражений, оказались столь единодушны в оценке событий 1941-1942 годов под Москвой? Почему лучшие немецкие генералы, великолепно отлаженная машина вермахта, да и всего гитлеровского рейха сразу почувствовали неизбежность будущего конца? Да, поражение было сокрушительным, но большая часть немецких войск избежала окружения и плена и, в общем, была отброшена на каких то сто с небольшим километров от Москвы, мобрезервы Германии были лишь слегка подорваны и военная промышленность продолжала набирать и без того высокие темпы? — Однако прозвенел тот самый звоночек, который в душе всякого человека сигнализирует о том неизбежном, что должно будет случиться и этот звоночек звучит одновременно сразу для многих и многих людей. Потом они все будут вспоминать о тех предчувствиях радостных или горьких, охвативших их после великой битвы под Москвой, Что там полководцы? Разные люди по всех уголках планеты почувствовали и зафиксировали это в своих умах и душах. Попробуем и мы в силу своего понимания хотя бы попытаться найти объяснения тем легендарным событиям и поступкам.

6 сентября 1941 года Гитлер подписал директиву N 35, объявлявшую начало операции под кодовым названием «Тайфун», итогом которой должно было стать окружение, взятие Москвы и быстрая перспектива победоносного окончания всей компании на Восточном фронте. Объективно для этого существовали все необходимые предпосылки. Красная Армия терпела одно поражение за другим. Минский, Уманский, Киевский котлы, захват Прибалтики и почти всей Украины, блокада Ленинграда, миллионы пленных и потери почти 40% промышленного потенциала, острая, порой катастрофическая нехватка не только современных вооружений и техники, но и простых винтовок, слабая подготовка бросаемых в бой прямо с колес резервов давали основание гитлеровского командования верить в успех предстоящей операции. Гитлер пополнил группу армий «Центр» 4-ой танковой группой и несколькими танковыми и моторизованными дивизиями. Вернулись с юго-востока, из под Киева, победоносные 2-ая полевая армия и 2-ая танковая группа. Полностью укомплектованный 8-й авиакорпус нацелился действовать с прекрасно оборудованных близлежащих аэродромов Смоленска и Белоруссии. Впервые с начала войны штатный состав дивизий был доведен до полного комплекта пятнадцать тысяч человек. Лучших, опытнейших пехотинцев, танкистов, летчиков, артиллеристов, воевавших не один месяц, собрало немецкое командование на московском направлении и вся эта более чем миллионная армия с 1700-ми танками, 14000-ми орудий, 1390 самолетами изготовились к броску. Гитлер был уверен в успехе настолько, что главную установку войскам определил политическими целями, заявив, что город должен быть окружен так, чтобы «ни один русский солдат, ни один житель — будь то мужчина, женщина или ребенок — не мог его покинуть. Всякую попытку выхода подавлять силой!» Он считал, что Москва и ее окрестности будут затоплены и там, где сегодня стоит город, возникнет море, которое навсегда скроет столицу русского народа от цивилизованного мира.

Войска трех наших противостоящих фронтов — Западного, Резервного и Брянского так же были достаточно сильны. Более миллиона человек, почти тысяча танков и столько же самолетов. Но...

Основная масса личного состава, противостоящего немцам, была не обстреляна, слабо обучена. Командиры всех звеньев, включая фронтовое, неопытны в управлении людьми и войсками. Да и как можно было организовать управление с допотопными телефонными линиями и делегатами связи, посыльными. Из 780 танков только 140 было средних и тяжелых, 80% самолетов устаревших конструкций. Но и такими силами обороняться, не наступать, можно. Если бы еще не одно но... Оборона Западного направления в соответствии с рекомендациями Ставки и Генштаба была построена неправильно. Стоявшая в затылок Западному фронту часть войск Резервного фронта не усиливала глубину эшелонированной обороны, а, растянувшись на широком участке вблизи вторых эшелонов Западного фронта, только затрудняла управление, даже мешала ему. Получался как бы слоеный пирог. Не маневрировать резервами, ни сосредотачивать силы на опасных направлениях командующие Западным фронтом Конев и Резервным Буденный просто не могли. Можно ли остановить мощные мобильные группировки врага, растянув все силы на широком пространстве? Из чего в короткий срок можно было собрать мощный кулак для контрударов?

Дальше все пошло, как и должно было идти. Не вдаваясь в обще известные подробности можно только напомнить, что 30 сентября — 2 октября немцы нанесли сильнейшие удары тремя танковыми группами: 3-й из района Духовщины; 4-й — из Рославля и 2-й из Шостки, Глухово. Гудериан рванулся на Брянск, Орел, а Гепнер и Гот — на Гжацк, Вязьму. Нашим фронтам не удалось даже сдержать противника. Сплошной линии обороны не стало, резервами для закрытия брешей командующие фронтами не располагали. Управление войсками нарушилось.

Октябрь 41-го года. Пожалуй, самый трагический месяц в истории не только Московской битвы, но и всей Великой Отечественной войны. За какие то две недели войска шести армий Западного, Резервного и двух армий Брянского фронтов оказались в окружении. Печально знаменитые Вяземский и Трубчевский котлы. Более 600 тыс. бойцов со всем вооружением и техникой зажаты железными тисками немецких танковых дивизий, накрыты бомбовыми ударами, артиллерией обложены лучшими гренадерами пехоты вермахта. Ржевско-Вяземский оборонительный рубеж так упорно создаваемый сотнями тысяч москвичей, неимоверными усилиями Ставки, рухнул в одночасье. А впереди свободная дорога на Москву, да и не одна, как в свое время у Наполеона. Конечно, окруженные армии героически отражали вражеские атаки. В первые дни они сковывали 28 немецких дивизий потом — 14, уничтожили тысячи вражеских солдат и офицеров, сотни единиц техники и вооружения, но выйти-то из окружения удалось очень не многим.

На всю оставшуюся жизнь запомнили эти дни едва не попавший под расстрел будущий маршал Конев, избежавший чудом окружения, также будущий маршал Рокоссовский, оцепеневший от ужаса, будущий маршал Василевский и прибывший из-под Ленинграда спасать положение будущий первый полководец Жуков. Нет, не случайно все они будут и через много лет пребывать в тщательно скрываемом недоумении, по поводу того, что же помешало немцам тогда в октябре 41-го всего двумя маршевыми бросками вкатиться в незащищенную столицу. Ведь видели же они и знали — войск перед Москвой нет. Так же невнятны будут и объяснения гитлеровских полководцев от Гудериана до Мантфейля. Теперь перестали быть тайной документы и воспоминания очевидцев о панике охватившей столицу в те октябрьские дни, о тысячах хлынувших по шоссе Энтузиастов беженцев, о паникерах-руководителях всех рангов и чинов, о мародерах и просто бандитах. Но что же тогда остановило немецкую армию, что и кто, а может кто и что из ничего в немыслимые, фантастические сроки воздвигнуло новую Можайскую линию оборону, замедлило продвижение врага и перевело его в кровопролитное, ожесточенное, но противостояние, битву?

Многие объяснения лежат на поверхности, многие общеизвестны. Невозможно не заметить того, что было сделано руководством страны. Ставкой, Генштабом, простыми москвичами да и всеми советскими людьми. Уже 5 октября ГКО принял специальное постановление о мерах по защите Москвы и приведении в боевую готовность Можайской линии обороны. 10-го октября Жуков принимает Западный фронт, вернее, все, что от него осталось, и сразу начинает собирать в кулак все боеспособные части из окруженцев, резервов, вплоть до батальонов НКВД, курсантов военных училищ и ополченцев. 12-го октября начинается строительство оборонительных рубежей на подступах и в самой столице. Возникла Московская зона обороны. В нее вошли части московского гарнизона, дивизий народного ополчения. На Можайской линии встали насмерть доукомплектованные и вновь сформированные части и соединения: на северном крыле 29-я, 31-я и 30-я армии; под Волоколамском — 16-я армия Рокоссовского, под Можайском 5-я армия Лелюшенко, которую после его ранения принял Говоров. На Малоярославском направлении 43-я армия генерала Голубева и на калужском — 49-я генерала Захаркина. 14-го октября немцы взяли Калинин и Ставка образовала новый Калининский фронт под командованием Конева. Обстановка оставалась крайне тяжелой и будет таковой вплоть до начала декабря, но это уже будет борьба, битва, а не паническое бегство и безысходность.

Вот в этом месте и хотелось бы вспомнить еще об одной силе, о которой долго умалчивали, но которая, на мой, и явилась той каплей, искрой в сознании людей, тем чудом, что так на первый взгляд необъяснимо изменило весь ход событий под Москвой. Вспомним пророчества старца Валаамского монастыря по поводу трех его видений во время службы в храме перед началом Великой Отечественной войны. Он видел Божию Матерь, Иоанна Крестителя, святителя Николая и сонм святых, который молили Спасителя чтобы он не оставил Россию, и Спаситель сказал: «Я не оставлю Россию».

Вспомним митрополита гор Ливанских Илию, его бдительную молитву без еды и пищи в каменном подземелье уже в ходе первых боев на русской земле. Через трое суток бдения явилась ему в огненном столпе сама Божия Матерь, одним из пророчеств которой было совершение непременного молебна перед иконой Казанской Божией Матери в Москве для спасения столицы России.

Вспомним, как после июльских боев Сталин принимал митрополита Ленинградского Алексия (Симанского), местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия (Страгородского) и его обещание исполнить все пророчества Божией Матери во спасение России. С этого момента вновь открыто пошел русский народ в храмы и Господь принял его покаянную молитву.

Именно 14 октября 1941 г. в День Покрова Пресвятой Богородицы, в день, когда даже командующий фронтом Жуков четко не представлял, с кем же ему защищать Москву, а немецкие генералы застопорили бросок танковых колонн, вышло Послание митрополита Сергия:

«Посодействуем нашим доблестным защитникам»

«Божию милостию патриарший местоблюститель смиренный Сергий, митрополит Московский и Коломенский, православной и боголюбивой пастве московской желает мира и в вере преуспеяния.

Вторгшийся в наши пределы коварный и жестокий враг, по-видимому, напрягает все свои силы. Огнем и мечом проходит он нашу землю, грабя и разрушая наши села, наши города.

Но не в первый раз русский народ переживает нашествие иноплеменных, не в первый раз ему принимать и огненное крещение для спасения родной земли.

Силен враг, но «велик Бог земли русской», как воскликнул Мамай на Куликовом поле, разгромленный русским воинством. Господь даст, придется повторить этот возглас и теперешнему нашему врагу. Над нами покров Пресвятой Девы Богородицы, всегдашней Заступницы русской земли. За нас молитвы всего светозарного сонма святых, в земле нашей воссиявших. С Божией помощью и в эту годину испытаний наш народ сумеет по-прежнему постоять за себя и рано или поздно, но прогонит прочь, наседающего чуженина.

Такая надежда, как железная броня, да оградит нас от всякого малодушия перед нашествием врага. Каждый на своей страже, на своем посту будем бодро стоять, содействуя обороне отечества нашего и ревниво храня драгоценные заветы нашей святой православной веры. Да не потерпят наши московские святыни того, что случились со святынями других городов, захваченных немецкими ордами.

В Великом Новгороде, в храме св. Софии, едва не тысячу лет оглашавшимся православным богослужением, на днях служил лютеранский пастор.

Но не будет подобного здесь, в сердце святой Руси. Ходят слухи, которым не хотелось бы верить, будто есть и среди наших православных пастырей лица, готовые идти в услужение ко врагам нашей Родины и Церкви, вместо святого креста осеняться языческой свастикой. Не хочется этому верить, но если бы, вопреки всему, нашлись такие пастыри, я им напомню, что Святой нашей Церкви, кроме слова увещевания, вручен Господом и духовный меч, карающий нарушителей присяги.

Во имя этой от Бога данной мне власти я, как архиерей, имеющий силу вязать и решать, призываю к покаянию всех поколебавшихся из-за страха или по другим причинам, а тех, кто покаяться не хочет, объявляю запрещенными в священнослужении и предаю церковному суду для еще более строго вразумления. Бог поруган да не будет.

На тех же, кто не щадя своей жизни, подвигнется на защиту Святой Церкви и родины, и на всех, кто своими молитвами, сочувствием, трудами и пожертвованиями содействует нашим доблестным защитникам, да прибудет благословение Господне, Того благодатию и человеколюбием всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь».

И был, так угодный Богу, молебен перед иконой Казанской Божией Матери в Москве, и были молитвы тысячи тысяч православных во всех храмах Москвы и России. Были!

Может стоит над этим задуматься, когда мы пытаемся постичь те невероятные события осени 41-го года под Москвой.

Чудо? Да, несомненное чудо! Чудо молитвы, помноженное на великую долготерпеливую волю простого русского солдата, от рядового до маршала, чудо всколыхнувшее весь православный, и не только, мир. Подвигнуться на великие подвиги самопожертвования, бессмертного героизма. К сожалению, некоторые нынешние толкователи событий тех дней кощунственно возводят невинную девочку Зою Космодемьянскую (фамилия-то какая замечательная, православная) на роль бессмысленной фанатки-поджигательницы, унижая даже ее мученическую смерть. Посмеиваются над якобы выдуманным героизмом 28-ми героев-панфиловцев. Пусть есть в этом эпизоде великой битвы неточности, но так ли уж они важны. Ведь были же эти пятьдесят сожженных немецких танков и были пусть неизвестные русские герои, которые ценой своей жизни остановили их. Посмеиваются над подвигом летчика Таллалихина, совершившего первый ночной таран. Приписывая все сталинской пропаганде, их не смущает и скорая гибель в бою этого, по сути и возрасту, еще мальчика, сумевшего явить миру абсолютное бесстрашие воина-ветерана. А сколько сломано копий, чтобы доказать бездарность русских генералов, растерянность Конева, Василевского и Рокоссовского, да и Жукова.

Между тем Гитлер торопил своих генералов. Он требовал «в ближайшее время любой ценой покончить с Москвой». И вновь немцы сумели создать значительный перевес в силах и средствах: в людях — почти в 2 раза, в танках — в 1,5 раза, в артиллерии — в 2,5 раза. А на направлении главного удара и того больше. Например, на клинском направлении, против 56 танков и 210 орудий 30-й армии гитлеровцы имели более 300 танков и 910 орудий. И так везде.

15 ноября началалось второе наступление, в которое враг вложил всю злобу и ярость, которая натолкнулась на такую же ярость сопротивления. Именно в эти дни особо прославились гвардейцы-панфиловцы, конники Доватора и танкисты Катукова, но враг продвигался вперед. Вот уже в районе Красной Поляны устанавливаются орудия для стрельбы по Москве, которую можно рассмотреть в бинокль. Вот уже несколько мотоциклистов-разведчиков вермахта проскочили аж в Химки. Вот он, близок час победы, но рано ликовали в Берлине. — Вновь, как и в страшные октябрьские дни, Господь не оставил Россию. В эти дни чудотворная икона Тихвинской Божией Матери из храма Тихона в Алексеевском была обнесена самолетом вокруг Москвы. Господь услышал скорбный глас русского человека.

Вновь чудеса! — скажите вы. — Да! Вкупе с тем, что к концу ноября, несмотря на столь критическую обстановку, силы и средства под Москвой были. Более того. Это были не только обороняющиеся части, но и дивизии готовые к решительному контрнаступлению. Вот уже чего не ожидали не только гитлеровские стратеги, но и наши союзники. Да и многие советские люди были просто ошеломлены. Резервы, накопленные ставкой и сохраняемые в неприкосновенности даже в самые критические дни (а это три общевойсковые армии: 1-я ударная, 20-я и 10-я; шесть танковых бригад), — пришли в движение. Сжатая до предела пружина разжалась. Силы и средства перед контрнаступлением у противников были примерно равны, что не давало возможности Красной Армии окружить и уничтожить крупные вражеские группировки. Да и «генерал Мороз», глубокий снег сковывали не только теплолюбивые части вермахта, но и привыкшие к русской зиме советские войска. И все же удар на более чем 200 км полосе был неожидан и страшен.

Первыми начали наступательную операцию 3 декабря войска 50-й армии и кавкорпус генерала Белова. Плохо обеспеченный пехотой, в условиях лютых морозов, когда замерзшая вода разрывала радиаторы машин и броневиков, когда в камень превращалась смазка танковых моторов, Гудериан мало что мог противопоставить нашим замечательным «тридцатьчетверкам», казакам и лыжным батальонам. Потеряв уже в первые сутки более 70 танков, он начал откатываться на Венев и далее, далее.

5 декабря перешел в наступление Калининский фронт, а через сутки пошли вперед армии Западного фронта. Только 8 декабря Гитлер подписал так называемую директиву N 39, согласно которой немецкие войска под Москвой переходили к обороне... К этому времени русские уже вернули Крюково и 16-я армия Рокоссовского выходила к Солнечногорску. Далее все пошло по нарастающей. Не только в оперативных сводках, но и в сводках Информбюро стали, наконец, мелькать названия освобожденных городов: Клин, Волоколамск, Можайск, Суханичи, Калуга, Калинин...

Весь мир узнал о победоносном наступлении и тех зверствах, что чинили гитлеровские вояки на оккупированной территории: разрушенные храмы забитые сожженными заживо красноармейцами и просто жителями, виселицы, и трупы, трупы женщин, стариков, детей. Но увидел мир и первые колонны пленных гитлеровцев, огромные кладбища брошенный и разбитой военной техники, увидел первое поражение доселе непобедимой на протяжении более чем двух лет нацистской военной машины. Все! Миф о непобедимости вермахта погиб в московских заснеженных равнинах.

Рождество и новый 1942 год, встречаемые праздничным молебном во славу рождения Спасители и побед русского оружия во всех храмах необъятной России, вдохнули новые силы в русский народ. Наступление продолжалось всю зиму и начало весны. Наступающие части вышли на рубеж Селижарово, Ржев, Волоколамск, Руза, Мосальск, Белев, Мценск, Новосиль. Ударные дивизии группы армий «Центр» были разгромлены и отброшены от Москвы на сто и более километров. Противник потерял более 500 тыс. человек, 1300 танков, 2500 орудий, более 15 тыс. автомашин и много другой техники. Впервые гитлеровские войска понесли и моральный урон. В ходе зимней кампании немецкие военные трибуналы осудили 62 тыс. солдат и офицеров за дезертирство, самовольный отход, неповиновение. Были отстранены от занимаемых постов 35 высших чинов, в том числе фельдмаршалы Браухиг, Бок, генералы Гудериан, Гепнер, Гот, Штраус и др. А если сказать одной фразой — это было начало конца. И пусть до Победы еще предстояло воевать почти четыре годы, не раз познать горечь поражений, страшных потерь, радость и ликование победоносных наступлений, начало было положено здесь, в Подмосковье, в дни великой битвы.