К сожалению, 150-летняя годовщина со дня рождения (15 ноября 2007 года) генерала от инфантерии Михаила Алексеева оказалась совершенно не замеченной российскими историками и СМИ. Словно и не являлся он начальником штаба Верховного главнокомандующего русской армии в период Первой мировой войны, сам не был Главковерхом, а позже – в начале войны Гражданской – Верховным руководителем Добровольческой армии.

СПАСИТЕЛЬ АРМИИ

После кончины Михаила Васильевича 25 сентября 1918 года белогвардейцы в массе своей станут говорить о нем как о «защитнике и печальнике земли Русской», и меньше станет среди них тех, кто считал генерала «предателем и масоном» за его якобы главную роль в отречении от престола императора Николая II.

Однако некоторые недруги продолжали называть профессора Академии Генерального штаба Михаила Алексеева, признанного даже врагами видным полководцем, «замкнутой личностью с ограниченными взглядами, не видевшим из окон своего штаба реальной жизни русских солдат». Но Алексеев знал, что это такое – «солдатская жизнь» – еще с юношеских лет. Недоучившийся один год в гимназии из-за бедности, царившей в семье, вольноопределяющийся Михаил Алексеев осваивал азы ратной профессии в солдатских казармах. Ведь его отец, крепостной мужик, в армию был взят рекрутом и лишь за долгую образцовую службу, за боевые отличия получил офицерское звание.

Именно Алексеев перед началом Первой мировой отметит, что с развертыванием боевых действий необходимо лишь держать оборону против германского фронта, а не бросать в наступление на немцев целые армии. Зато мощный и хорошо подготовленный удар по австро-венгерским войскам в Галиции способен привести к полному их разгрому, после чего Габсбургская империя будет вынуждена выйти из войны.

Увы, мнение Алексеева не учли... А вот потом подчиненный ему по службе великий князь Андрей Владимирович напишет, что, мол, Алексеев «копошится в бумагах» и «на творчество не способен».

На посту начальника штаба Верховного главнокомандующего Николая II Михаил Алексеев фактически руководил всеми вооруженными силами России с августа 1915-го по март 1917 года. Известный немецкий военачальник Эрих Людендорф назвал Алексеева «спасителем русской армии». Уинстон Черчилль, в те годы британский военный министр, говорил о генерале Алексеева как об одном из самых выдающихся военных деятелей России.

Правильная стратегия генерала как главкома Западного фронта, а затем начштаба императора не позволила разгромить русскую армию во время ее «великого отступления 1915 года» из-за снарядного голода, что не допустило желаемого для Германии выхода России из войны. А подлинная роль формального, как принято считать, Верховного главнокомандующего Николая II еще ждет тщательного и объективного исследования – как и слишком категорическая оценка деятельности генерала Алексеева многими историками, которые отмечали, что он несет личную ответственность и за военные успехи, и за неудачи при номинальном Главковерхе, имевшим звание полковника.

СПОДВИЖНИК КОРНИЛОВА

Антон Деникин скажет на похоронах Михаила Васильевича: «Он первый поднял голос, кликнул клич русскому офицерству и русским людям». Генерал подчеркнет, что покойный отдал последние силы созданной его руками Добровольческой армии, и напомнит о травле, испытанной Алексеевым, о тяжелых невзгодах, которые сломили его физические силы.

Чуткий и уязвимый человек, Михаил Васильевич глубоко переживал обвинения в свой адрес как начальника штаба Верховного главнокомандующего за неудачное и кровавое наступление русских войск на Ковель на завершающем этапе в целом успешного Брусиловского прорыва. Двенадцать дней Алексеев был также начальником штаба у другого Главковерха, бывшего присяжного поверенного Александра Керенского. По мнению генерала Лавра Корнилова, пребывание на этой должности – позор для Алексеева. «Вам трудно будет выйти с честью из положения, вы идете по грани, которая отделяет честного человека от бесчестного», – гневно бросит Корнилов Алексееву, прибывшему по приказу Керенского для его ареста.

Отношения между двумя военачальниками испортились. Михаил Васильевич со слезами на глазах после этого разговора доверительно скажет близкому ему офицеру: «Если бы я не согласился на эту должность, то им стал бы генерал Черемисов». Последний являлся ярым сторонником «революционной демократии». Как бы это повлияло на судьбу арестованных мятежных генералов – Корнилова, Деникина и других?

По рассказу Веры Михайловны Алексеевой-Борель, «кость», которую бросил тогда ее отец Керенскому, приняв пост начальника его штаба, и реверансы Михаила Васильевича в сторону ничтожеств из Временного правительства – все это делалось для долгожданной победы в затянувшейся кровавой войне, после которой Россия, как полагал Алексеев, станет процветающей державой. Он дал клятву выполнить прощальный приказ государя о доведении борьбы до победного конца и не мог ее не исполнить. Поэтому он делал все, чтобы остановить разложение русской армии и спасти ее лучших генералов от вероятной расправы со стороны людей, опьяненных дикой свободой, возможностью бунтовать и убивать, а не исполнять свой воинский и гражданский долг.

Много душевных и физических сил терял генерал Алексеев, приходя в «демократические» казармы, где при Керенском солдаты уже часто называли офицеров «буржуями», не вставали при их появлении и не отдавали им честь. Михаил Васильевич, войдя в казарму, сняв с седой головы фуражку, сам низко кланялся нижним чинам и призывал их как честных русских граждан забыть о собственных интересах, «отдать все изнемогающему Отечеству» и добавлял, что это – «моя просьба, мольба, приказ…». Тронутые словами генерала с чертами лица русского простолюдина, с ясным, чистым и умным взглядом, многие солдаты искренне обещали ему воевать до победы, до «выздоровления и воскресения России».

А для обессиленной войной Германии и фактически уже небоеспособной воевать Австро-Венгрии каждый день борьбы с огромной, полностью еще не разложившейся стараниями генерала Алексеева и других патриотов русской армией будет новым шагом к грядущему катастрофическому поражению.

По приказу Алексеева заговорщиков-«корниловцев» переводят из Могилева в безопасную для них Быховскую тюрьму под охрану кавалеристов Текинского полка, чьи симпатии к генералу Корнилову были известны. Естественно, Керенский скоро отстранит Алексеева от должности. При том, что в германском генеральном штабе отмечали: более или менее значительная сила, удерживающая Россию в войне, – это генерал Алексеев и ряд других военачальников.

Причем Михаил Васильевич умел поступиться самолюбием для пользы дела, и когда следом за ним на Дон для борьбы с большевиками прибывает Корнилов, он сдает ему пост командующего формирующейся армии, оставляя за собою только организационную работу и финансы. Так Алексеев фактически потеряется в сиянии славы генерала Корнилова. «Лавр Георгиевич забрал у меня все лавры и все Георгии», – полушутя-полусерьезно скажет Михаил Васильевич.

И дело тут было вовсе не в том, что он не пользовался авторитетом у подчиненных. Весьма многозначительный факт: узнав о подготовке убийства Алексеева, офицеры самовольно создают караулы для его охраны.

ЗАЧИНАТЕЛЬ БЕЛОГО ДВИЖЕНИЯ

Обвинения радикальных монархистов в адрес генерала Алексеева за его прямое участие в принуждении Николая II к отречению от престола имеют основания. Будучи честным патриотом, Михаил Васильевич боролся против надругательства над Россией, которую он увидел в последние месяцы царского правления. Но после захвата власти большевиками он видит еще более страшное и никогда не мыслимое им попрание национальных интересов своей Родины. И он был не одинок: точно так же думали миллионы его соотечественников.

В Новочеркасске Алексеев узнает о злодейском убийстве бывшего царя и его семьи. Он заказывает молебен в соборе, на который не приходят многие казаки и их руководители, среди них оказалось много «республиканцев» и даже социалистов. Вот вместе с такими союзниками (вдобавок на Дону и – особенно – на Кубани оказались тайные и явные самостийники-сепаратисты) ему пришлось бороться с большевиками.

Генерал не собирался быть защитником какого-либо класса в России, он мог признать выбор народа, если бы «глас народный», как полагал Михаил Васильевич, не был разрушительным для государства. Конечно, Алексеев делал непростительные ошибки. Поддержанный им лозунг «За единую и неделимую Россию» в тактическом плане иногда вредил объединению антибольшевистских сил. Генерал не всегда уступал требованиям ужесточить репрессии, а в горестные минуты от ощущения страшной картины братоубийства русских людей он начинал думать так же, как генерал Алексей Брусилов, который отстранился от участия в Гражданской войне.

Михаил Алексеев сделал свой выбор, за который его не нам судить, как нельзя сегодня осуждать в целом Белое движение и большевистскую власть, за которыми шли по разные стороны баррикад наши прадеды. Так распорядилась история. Алексей Алексеевич Брусилов напишет: «Суди меня Бог и Россия», а Михаил Васильевич Алексеев скажет: «Для меня Россия дороже монархии и революции». Оба генерала в жестокое время пытались по разному проявить свою любовь и верность Отечеству.

Алексеева ненавидели не только явные враги, но и «попутчики» – немногочисленные донские и кубанские сепаратисты, сбежавшие от большевиков на юг эсеры, меньшевики и прочие представители «демократической общественности». На Дону в ноябре 1917 года Михаил Васильевич призывает «защитить Россию от Петрограда», где правили большевики, а также от тех из ее бывших лидеров, кто, за редким исключением, находясь на вершине власти в России, допустил большевистский переворот. Однако генерал был вынужден с некоторыми их них все же общаться и даже сотрудничать. Но немногие станут его искренними союзникам и близкими соратниками. Среди последних находим и известного «думского правого» Василия Шульгина, который станет членом белогвардейского правительства.

Генерал Алексеев приступает к формированию Добровольческой армии. В свое время у него были в подчинении многомиллионные людские массы, на Дону же он записывает в свой первый батальон поодиночке добровольцев в личный блокнот, а за плечами у бывшего Главковерха – вещмешок со скудными пожертвованиями: это вся войсковая казна.

После смерти Алексеева его именем назовут один из полков Добровольческой армии и флагманский линкор белогвардейской эскадры на Черном море. В 1958 году на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем, на месте захоронения добровольцев-«алексеевцев», устанавливается символический памятник генералу Алексееву. А его настоящая могила на другом русском кладбище – в Белграде – не будет уничтожена югославскими коммунистами. Сербы и черногорцы обязаны многим России и генералу Алексееву в Первой мировой войне. До 1991 года на гранитном памятнике на этой могиле имелась лишь одна загадочная надпись «Михаил». А сегодня там уже много благодарных слов в честь Михаила Васильевича!

БОРЬБА С ПРИТЯЗАНИЯМИ ГДР

Разумеется, речь пойдет не о «первом на немецкой земле государстве рабочих и крестьян», а о Грузинской Демократической Республике, провозглашенной 26 мая 1918 года. Ее делегация вскоре прибыла в Берлин, и там, в рейхстаге, без особых дискуссий признали независимость нового государства. Попутно кайзеровское правительство объявило о фактическом протекторате над ним кайзеровской Германии. С тех пор грузинская внутренняя и тем более внешняя политика фактически зависела от рейха (а после его поражения в Первой мировой войне – от Великобритании).

Немецкие офицеры формируют грузинскую армию, в том числе – для борьбы с англичанами на Каспии и – возможно – с Добровольческой армией, командование которой наотрез отказывалось признавать Брестский договор. Генералы Корнилов, Алексеев, Деникин и другие продолжали называть Германию противником в отличие от большевиков, заключивших с кайзеровским правительством грабительский и позорный мир.

Однако мировая война завершилась, и на Парижской мирной конференции в конце января 1919 года появился представитель суверенной Грузии, у которого была карта его страны. «Власти Грузии совсем недавно лизали сапоги кайзеровским генералам», – метко выразился в кулуарах один из членов делегации Сербии. Теперь же они требовали признать присоединение к «первой» ГДР Абхазии и русского Сочинского округа. Причем российские причерноморские земли были оккупированы грузинскими войсками еще летом 1918 года.

Чуть позже, в сентябре 1918-го, грузинский министр Евгений Гегечкори на переговорах объявил генералу Алексееву, что занятие территории Сочинского округа – исключительная мера, предпринятая прежде всего для защиты тамошнего грузинского населения, доля которого составляет не менее 22% от числа местных жителей. На самом деле грузин оказалось около 10%. Причем значительная часть грузин прибыла туда на заработки еще в годы мировой войны, а другая – почти следом за грузинскими войсками. Такое же грузинское переселение отмечалось и в Абхазии.

Генерал Алексеев рассматривал в качестве первостепенных вопросы о противодействии попыткам аннексии Грузией у временно ослабленной России ее земель на узкой полосе Черноморского побережья, которую с конца девятнадцатого столетия начали именовать в Европе «Русской Ривьерой», «краем гордой красоты», «жемчужиной в русской короне». Этот теплый берег имел для России колоссальное культурное, сельскохозяйственное, торгово-промышленное и стратегическое значение, соединяя напрямую без горных препятствий Россию и Закавказье.

Части Добровольческой армии, преследуя большевиков, подошли к Туапсе, но там уже находились грузинские войска. Дальнейшее продвижение белогвардейцев к Сочи было остановлено. Грузины успели соорудить окопы и другие оборонительные укрепления на захваченных землях. Цель у грузинских правящих кругов была одна: «больше выловить рыбы в мутной воде». Неудивительно, что для реализации своих планов эти «независимые» могли одновременно вести переговоры с большевикам как бывшие социал-демократы (меньшевики) в лице «борца против самодержавия» Гегечкори и белогвардейцами-державниками.

Между тем на помощь грузинским войскам высаживаются немецкие десанты в Сочи и Адлере. Генерал Деникин напишет: «Создалась угроза Новороссийску», а там имелись запасы Добровольческой армии и стояли белогвардейские корабли. После этого Тбилиси соглашается на переговоры, ожидая весомых уступок со стороны военного правительства генерала Алексеева. Но вышло по-иному.

12–13 сентября 1918 года в Екатеринодаре состоялся диалог между представителями Добровольческой армии, Грузии и Кубанской области. Открыл встречу генерал Алексеев, который в приветственной речи заявил, что Особое совещание (правительство при Добровольческой армии) «никаких поползновений на самостоятельность Грузии не имеет». Далее, ожидая все же какого-то понимания от грузинской делегации во главе с министром иностранных дел Евгением Гегечкори, Михаил Васильевич с документами в руках начинает свидетельствовать о тяжелом и унизительном положение русского населения в Грузии, особенно бывших российских офицеров и чиновников.

Выяснилось также, что немцы хозяйничали в этой стране и в Абхазии, а также на Тамани как у себя дома. День и ночь через оккупированные немцами и грузинами черноморские порты вывозились в Германию российское имущество и сырье. На переговорах один из белогвардейских представителей спросил Гегечкори: «Что это? Обычный грабеж чужой страны или какая-то новая контрибуция, ведь большевики заплатили немцам обширной территорией и золотом, тогда за какую такую новую победу и над кем взимается эта контрибуция?» Вразумительного ответа на этот вопрос не последовало.

«Вне пределов Грузии немецких войск не должно быть», – скажет генерал Алексеев, желая все же как-то договориться. Он согласился, что не все оставшиеся в Закавказье запасы русской армии должны принадлежать, как он выразился, «нам». И предложил создать смешанную комиссию для распределения оставшихся запасов и начать нормальный товарообмен. При этом Алексеев и его помощники описывают ужасную картину разграбления российской военной и гражданской собственности в Грузинской Демократической Республике. Были захвачены все банки, золотой и валютный запасы, пароходы и суда, все легковые автомобили, грузовики и другие технические средства в структурах, управлениях и штабах как бывшего Наместничества, так и Кавказского фронта, частные владения негрузинских граждан, в том числе иностранных подданных.

Алексеев ставит вопрос и о границе Грузии на Черноморском побережье. Он явно не высказался в то тяжелое для Белой армии время о незаконной оккупации грузинскими войсками бывшего Сухумского военного округа (так называлась тогда территория Абхазии), где большинство населения желало быть в составе России (как и сегодня). Генерал Алексеев стремился урегулировать разногласия с Грузией (правда, абхазская проблема не исчезнет из поля зрения его преемников). Михаил Васильевич был вынужден согласиться на линию границы с Грузией без учета исторического прошлого и этнического расселения грузин (мингрелов), она должна была проходить вдоль административной границы Сочинского округа.

Это предложение вызвало недоумение у представителя Кубанского правительства Николая Воробьева, будущего автора брошюры «О неосновательности притязаний грузин на Сухумский округ (Абхазию)». Кубанец уточнил, что в пограничном Гагринском уезде Сухумского округа уже много лет русское население составляет большинство жителей и что во всей Абхазии грузины были всегда в явном меньшинстве (по его оценке, в 1905 году их было там около 10%, а абхазцев – 56%).

В ответном выступлении Гегечкори выразил недоверие свидетельским показаниям о тяжелом и почти безвыходном положении русских офицеров, чиновников и вообще большинства русских людей на территории Грузии. Причину своего недоверия он объяснил враждебностью русских к независимой Грузии и явным проявлением их шовинизма. Бывший социал-демократ-меньшевик Гегечкори, обратившийся в ярого националиста, усомнился также в правомочности представителей Белого движения выступать от имени всей России, называя Добровольческую армию «частной организацией», проявляя свою почти открытую ненависть к борцам за возрождение Российского государства.

Гегечкори, оказывается, «не знал», что представители Германии незадолго до этих переговоров отправили из Грузии в Турцию два парохода: один с 17 вагонами автомобильных шин со складов бывшего Кавказского фронта, а другой – с 60 вагонами кубанского хлеба, направленного по договору для грузинского населения. Об этой новости сообщил все тот же кубанец Николай Воробьев.

Поведение грузинских представителей на второй день встречи, их требования и заявления, оскорбляющие русское достоинство, в том числе и об оккупации Сочинского округа на «неопределенное время», привели к срыву переговоров. Затем последовали неожиданное ухудшение здоровья и смерть генерала Алексеева, взволнованного и возмущенного поведением грузинских представителей. Все вопросы остались нерешенными, объективно – по вине грузинской стороны...

В заключение приведу цитату из воспоминаний экс-главнокомандующего Вооруженных сил Юга России Антона Деникина. «Фигура генерала Алексеева, – отметит он, – занимает большое место, и нельзя в кратких словах очертить его значение».